Глава 4. Цена гордости
Гермиона замерла с раскрытым ртом, чувствуя, как разбивается сердце, а из глаз текут слезы. Ее парень, Джефф Рендалл, стоял спиной к ней, полураздетый — рубашка небрежно валялась на полу, хотя брюки (к счастью) еще на нем наличествовали. Какая-то… девица, опершаяся о стену, обхватила ногами его талию, и по всему было видно, что брюкам Джеффа недолго оставалось находиться на своем месте, как и блузке его партнерши, уже, кстати, расстегнутой…
Гермиона угрожающе сузила глаза и усилием воли остановила поток слез: ее не унизить — никому и никогда! Вытерев глаза и произнеся шепотом непростое заклинание, удаляющее с лица последствия плача, она выпрямилась во все свои не слишком внушительные 5 футов 2 дюйма и холодно произнесла:
— Честное слово, не знала, Джефф, что в тебе это есть!.. — при звуках ее голоса голубки шарахнулись друг от друга, и парень уставился на нее с таким же ошеломленным выражением, какое было на лице Гермионы всего парой секунд ранее.
— Гер… Гермиона, это совсем не то, что ты подумала… — проблеял Джефф, шагнув к ней с поднятыми руками, словно признавая свою вину.
Гермиона решила во что бы то ни стало оставить последнее слово за собой. Понимая, что причинить Джеффу эмоциональную боль не получится (он доказал свое абсолютное бессердечие уже в тот момент, когда только прикоснулся к этой девице), она нанесла удар по его гордости и мужскому самолюбию:
— На самом деле, Джефф, — с демонстративным удивлением приподняв бровь, фыркнула Гермиона, — в создавшийся ситуации вряд ли можно подумать о чем-нибудь другом. Но, по правде говоря… — она вздохнула, разглядывая свои ногти, словно больше в целом мире ее ничего не волновало, и рассмеялась: — Хотя кто ты такой, чтоб говорить тебе правду?.. Лгал мне все это время! — ее глаза холодно сверкнули. — Но хочу тебя обрадовать: не один ты вел двойную игру…
Гермиона заколебалась и едва не решила остановиться на этом, но желание сорвать на ком-то гнев заставило продолжить:
— Я выхожу замуж, — снисходительная усмешка. — За Драко Малфоя, помнишь такого? Ну, тот самый, кумир всех хогвартских студенток… Впрочем, не удивлюсь, если не вспомнишь — ты всегда был слегка туповат, — она повернулась и направилась к двери, с прямой, как стальной стержень, спиной и подступающими к глазам слезами.
Гермиона, зажмурившись, стояла на краю утеса, и морской ветерок играл с ее распущенными волосами. Но обычной умиротворенности сегодня не было — какая девушка, в конце концов, сможет спокойно перенести предательство парня, с которым встречалась в течение двух лет? На щеках Гермионы высушенные ветром слезы оставили соленые дорожки, а новых не было — источник иссяк, опустел…
Это место она нашла летом после окончания Хогвартса, сюда же пришла после разрыва с Роном — второго разрыва…
— Золотце, ты знаешь, как я люблю тебя… — Рон умолк.
Глаза Гермионы сузились: фраза звучала так, будто за ней неминуемо должно последовать какое-нибудь «но».
— И что? — спросила она.
— …но я полюбил другую.
Вспомнив этот диалог, Гермиона едва не расхохоталась, настолько по-мыльнооперному он звучал. Но смеяться она не могла: слова Рона и через столько лет причиняли боль.
— Наверно, мне просто не везет с мужчинами, — прошептала она, и порыв ветра унес признание в океанские просторы.
Судя по всему, именно так и обстояло дело. Возможно, она в этом даже не виновата… а может, и виновата — в конце концов, единственным из парней, кто бросил ее не ради «другой», оказался Виктор: в том случае причиной стала разница в возрасте. Гермиона вздохнула: да, пожалуй, это ее вина… И еще одна мысль беспокоила ее: инициаторами разрыва всегда являлись парни — так неужели она настолько глупа и каждый раз настаивала на продолжении отношений, не замечая, что связывающие их узы уже канули в небытие?! Но в случае с Джеффом Гермиона ведь не сомневалась, что им будет хорошо вместе! Она встречалась с ним дольше, чем с остальными, и действительно любила!.. И сама только что бросила ему в лицо: «Я выхожу замуж… За Драко Малфоя».
Еще вчера Гермиона сочла бы эту фразу набором шести самых глупых слов во всем английском языке! Да и сейчас никто не смог бы ее заставить выйти за Малфоя: она ничего не обещала ему, не подписывала никаких соглашений… Но гордость — ее гордость, смертельно уязвленная Джеффом, жаждала отмщения. К тому же, наличествовали и чисто материальные плюсы, поскольку денег у нее оставалось не так много, и после отъезда соседки по квартире Гермионе фактически некуда было податься…
Ее родители погибли от рук упивающихся смертью во время Темной войны. Семьи маглорожденных колдунов и ведьм в те годы подвергались систематическим атакам; в случае Грейнджеров никто из разведчиков, внедренных в ряды приспешников Волдеморта, не сумел вовремя узнать о подготовке операции, и спасти их не удалось… Это произошло осенью, всего через несколько месяцев после окончания Хогвартса, и Гермиона благодарила судьбу — за последнее лето, которое ей повезло провести вместе с родителями, и за утес на морском берегу, который помог справиться с болью. Она пришла сюда после того, как…
Гермиона вспомнила ужасно холодное, лишенное всяческих чувств письмо:
«Дорогая мисс Грейнджер!
С прискорбием сообщаем о гибели Ваших родителей, последовавшей в результате нападения упивающихся смертью на их дом в магловской Англии. Скорбим вместе с Вами.
Корнелиус Фадж, министр магии».
Гермиона фыркнула. Она не могла поверить, что старый болван сумел усидеть в министерском кресле, несмотря на все катаклизмы последних лет, и, по всей видимости, сохранит его за собой до гробовой доски. К его счастью, Фадж успел вытащить из песка свою по-страусиному закопанную голову и внять словам Дамблдора до того, как стало поздно. И все равно, лишь помощь распропагандированных с гигантскими усилиями гигантов позволила Светлым силам победить. Да, гиганты и… гм… разведчики, которыми, как выяснилось, кишели ряды упивающихся смертью: Северус Снейп, Пенси Паркинсон, Драко Малфой…
Гермиона покачала головой, в которой все еще с трудом укладывалась мысль о Малфое-шпионе. О нем не знал никто, кроме, естественно, Дамблдора — старый волшебник знал все и обо всех. Значит, Малфой действительно шпионил и действительно был на их стороне, следовательно, смело можно утверждать, что из него не успел вылупиться упивающийся смертью — настоящий упивающийся смертью…
Эти мысли, попыталась уговорить себя Гермиона, еще не значат, что она собирается выйти за него замуж — пока она просто раздумывает. О том, в частности, что все силы вселенной — звезды, планеты, боги, люди, львы, орлы и куропатки — объединились против нее. Точно, именно этим и объясняются неудачи, которые преследовали ее всю жизнь, для того лишь — теперь это совершенно ясно, — чтобы толкнуть в объятия Малфоя…
Она не могла переехать к Джинни — та все еще жила с родителями, и Гермиона не хотела навязывать себя семье Уизли. Рон по понятным причинам отпадал, Гарри с Пенси только поженились, и у них хватало своих проблем, а… а больше у Гермионы никого и не было. От немногих хогвартских знакомых она в последние годы сильно отдалилась, а бесконечные часы, проводимые над книгами, не слишком способствовали приобретению новых друзей… Словом, Малфой — ее последняя надежда.
Гермиона поежилась. Приятненькая перспектива, что и говорить!
— Элизабет! — позвала Гермиона, заглядывая под кровать, чтобы проверить, не завалялось ли там что-нибудь из одежды.
— Да? — подруга появилась в дверях с волосами, развевающимися на первый взгляд хаотично, хотя это была искусно сделанная прическа, которая, несомненно, весьма ей шла.
— Я иду на встречу с Малфоем, и мне нужна твоя помощь, — Гермиона вздохнула: — Не имею ни малейшего представления, что надеть, да и прическу не мешало бы сменить…
— О! — Элизабет улыбнулась. — Повеселимся! Давно хочу вцепиться тебе в волосы, и вот, наконец… — вздох, лицо счастливо засветилось. — Мечта парикмахера, и какая же жалость, что ты не обратилась ко мне раньше: дивные локоны, из которых, умеючи, можно сделать все что угодно, а ты стягиваешь их в этот узел… — она поежилась. — Почти пугающий!
Против своего желания Гермиона улыбнулась: иногда Элизабет становилась такой смешной! Впрочем, это, наверно, не так уж и плохо, особенно для соседки по квартире, хотя в таком качестве им осталось пребывать недолго: либо одна, либо другая съедут отсюда в ближайшем будущем. Гермиона вздохнула и позволила усадить себя в кресло, хотя и удивилась, почему они сначала не занялись подбором одежды… Что ж, по крайней мере, она сможет потратить время стрижки на размышления о будущем муже — вернее, он станет таковым, если план Гермионы сработает. Драко Малфой, Гермиона Малфой… Обязательно ли, кстати, менять фамилию? Ответа на вопрос пока не было, но она не могла не признать, что сочетание «Гермиона Малфой» звучало не так уж и плохо — вероятно из-за греческой богини, имя которой она носила благодаря странному выбору родителей. А уж Малфои и богини, несомненно, прекрасно сочетались друг с другом, хотя причины этого Гермионе и не были понятны. Правда, на общем фоне абсолютной ненормальности сложившейся ситуации подобная мелочь ее почти не беспокоила…
— Прекрасно, — прервал мысли Гермионы голос Элизабет. — С волосами мы покончили, займемся теперь одеждой… — она пренебрежительно осмотрела надетую на подругу мантию: — Эта никуда не годится! — печально резюмировал профессиональный модельер и принялся рыться в гардеробе, перебирая туалеты и бормоча себе под нос что-то насчет размеров и фасонов.
«Неужели у нее нет ничего более соблазнительного?» — услышала через какое-то время Гермиона и слегка покраснела. Да, у нее не было ничего более соблазнительного, потому что… ну, потому что в этом нет необходимости. Ну, для чего «такая» одежда адвокату по делам маглорожденных?.. Во всяком случае, по мнению самой Гермионы, а ведь только ее мнение что-то значило в данном вопросе, не так ли?
Хотя… Мнение Джеффа тоже в течение долгого времени казалось важным. Гермиона ощутила боль в груди, под сердцем — она ведь его любила! Почему он так с ней поступил? Почему повел себя нечестно? Может, Джефф предпочитает женщин вроде Элизабет — разбирающихся в нарядах, прическах и подобной ерунде, изучать которую Гермиона считала ниже своего достоинства…
И все же — почему?! Почему Джефф повел себя нечестно? Она что — недостаточно привлекательна? Безвкусно одевается? Может, дело в ее прическе? В работе? В?..
Гермиона вздохнула: как видно, Джефф все еще не безразличен ей, если она столько времени тратит на размышления о том, что именно послужило причиной такого его поступка, случившегося, кстати, впервые в ее жизни. Действительно, разрывы с парнями происходили и раньше, но ни один никогда не изменял ей, за исключением разве что Рона, но и тот пришел и выложил все в открытую. Строго говоря, это нельзя было даже назвать изменой — он просто «полюбил другую».
— Урод! — вполголоса произнесла Гермиона. Как можно быть таким черствым? Она любила его, а чем он ответил?..
— Что-что? — невнятно откликнулась Элизабет, наполовину закопавшаяся в недра гардероба.
— Ничего, — Гермиона слегка покраснела, смущенная, как это всегда бывает, когда до постороннего человека доносится твое неразборчивое бормотание.
— Наконец-то! — торжествующе воскликнула Элизабет, извлекая из шкафа темно-зеленую мантию. Кстати, прическа ее даже не растрепалась. — Я верила: поиски будут не напрасны. Откуда у тебя такая прелесть?
— Я купила ее к свадьбе Джинни, — почти благоговейно произнесла Гермиона. Она не надевала мантию с… Да, с момента переезда на эту квартиру. — Джинни мне ее и выбрала.
— Тогда понятно, — улыбнулась Элизабет.
— Ты намекаешь на то, что я одеваюсь безвкусно?
— Не намекаю, — улыбка стала еще шире. — Я тебе прямо говорю: ты одеваешься безвкусно.
— Пожалуй, ты права, — глубокий вздох. — Моды — не моя стихия.
— Абсолютно не твоя… А теперь — за дело, и будем надеяться, что мантия все еще тебе к лицу.
…Час спустя Гермиона взглянула в зеркало и улыбнулась: она выглядела прекрасно. Волосы ее опять были собраны в узел, но… как-то по-другому, придавая почти сексапильный вид, еще более подчеркиваемый мантией. Да, Элизабет знала свое дело — не то чтобы Гермиона в этом сомневалась, просто ей редко доводилось видеть готовый продукт, а уж быть им — вообще ни разу.
Мантия теперь плотнее облегала фигуру хозяйки, особенно учитывая, что та не надевала ее несколько лет и успела за это время слегка округлиться. Элизабет также применила заклинание, слегка распрямляющее волосы — Гермиона еле остановила ее попытку ликвидировать кудряшки подчистую. Возможно, она и недолюбливала свои локоны, но те являлись частью ее, и Гермиона не собиралась полностью менять их вид лишь потому, что так диктует переменчивая мода.
Гермиона улыбнулась отражению в зеркале, которое находила привлекательным, что было большой редкостью: обычно она лишь мирилась со своей внешностью, сегодня же — гордилась ею. Это очень важно, поскольку именно гордость и чувство уверенности в себе должны помочь ей в заключении предстоящей сделки… Оставалось надеяться, что все сложится, как задумано.
Драко Малфой вертел в пальцах перо, сидя за столом в своем кабинете в здании министерства магии. Работу здесь он нашел без труда — со всеми-то его связями, к тому же она ему… да — нравилась, каковой факт затыкал рот недоброжелателям, пытавшимся утверждать, что он получил это место исключительно за свою фамилию. На самом деле, носить фамилию Малфой после войны стало куда менее выгодно, чем до нее, — и все благодаря дражайшему папеньке, с отвращением ухмыльнулся Драко. Да, именно благодаря папеньке Малфои стали сегодня посмешищем волшебного мира, позабывшего про былые уважение и страх, которые внушало всем одно только имя этого древнего рода. И теперь Драко приходилось, выражаясь фигурально, сеять вдвое больше, чтоб получить половинный урожай. Ну, допустим, он слегка преувеличил: все-таки у Грейнджер, скажем, дела обстоят куда хуже — он наводил справки и знал, что она открыла адвокатскую контору, которая специализировалась на защите прав маглорожденных, ликантропов, гигантов, вампиров и прочих ущемляемых министерством бедолаг. Контора начала работать четыре года назад, а перед этим хогвартская всезнайка бросила курс подготовки авроров, поступила в магическую юридическую школу и закончила ее за половину требующегося обычно времени… Драко точно не знал, но предполагал, что она и теперь вкалывает вдвое в сравнении с любым из собратьев по цеху — Грейнджер не изменилась с первого курса Хогвартса.
Затем мысли приняли иное направление, и Драко стал размышлять о своей жизни. Думать о себе всегда было приятнее — наверное, это и называлось эгоизмом, но иначе он просто не мог: так его воспитали с детства, если не раньше… Действительно, не исключено, что чувство превосходства над другими заложено в него генетически, ведь отцом его был Люциус Малфой, вообще не понимавший значения слова «равный».
С таким родителем неудивительно, что многие до сих пор недоумевали, почему Драко предпочел Свет Тьме, но сам он хорошо знал причину! Смерть его матери… Это произошло примерно за год до последней битвы, во время рождественских каникул на его седьмом курсе — «несчастный случай при полете на метле», по крайней мере, именно так гласила официальная версия. Многие подозревали, что все обстояло не совсем так, но доказательств не было ни у кого, включая Драко, который прекрасно знал: Нарцисса всегда ненавидела полеты — несмотря на то, что выросла в магической семье. Знал он — точнее, подозревал, еще с шестого курса Хогвартса, — и то, что поддержка матерью действий и планов Люциуса стала ослабевать… Драко любил ее — мать была единственным человеком в мире, к которому он питал такие чувства, так что после ее гибели от рук отца (в причастности Люциуса к убийству Драко не сомневался ни секунды) он перешел на другую сторону быстрее, чем вы произнесете слово «квиддич»…
Молодой волшебник рассеянно потер левое предплечье, вспоминая боль от Темной метки, полученной летом в год окончания Хогвартса. Единственным утешением являлась мысль, что он сделал это для матери, — точнее, чтобы отплатить Люциусу за ее смерть.
Работая на Дамблдора, Драко сдружился с Северусом, ставшим для него в те тяжелые дни кем-то вроде наперсника. Тогда же недавний выпускник Слизерина смог по-новому оценить свою бывшую сокурсницу Пенси Паркинсон, неожиданно оказавшуюся весьма смышленой девицей… Драко заметил и большое сходство между ними: Корделия Паркинсон, мать Пенси, во многом походила на Люциуса — холодная, бесчувственная и жаждущая власти. Эту женщину не волновало, через сколько людей придется переступить для достижения цели, а мистер Паркинсон был не более чем декорацией при ней…
Стук в дверь отвлек Драко от воспоминаний.
— Мистер Малфой? — это был его секретарь.
— Да, Брюс? — Драко положил перо на стол и выпрямился в кресле.
— Сэр, к вам пришли…
Драко взглянул на часы. О, боги, — почти одиннадцать! Скоро обед, а еще почти ничего не сделано!
— Кто? — с тревогой спросил он, опасаясь, что посетитель окажется его начальником, которому на два часа Драко должен был подготовить отчет по Ираку, а поскольку он всегда старался делать работу как можно быстрее, мистер Эверетт вполне мог и на этот раз припереться за готовым документом на три часа раньше! Проблема заключалась в том, что отчет еще не был готов — мысли Драко всецело занимало завещание отца, до министерских проблем он еще просто не дошел…
— Не знаю, сэр, она себя не назвала.
— Пусть зайдет, — Драко расслабился: по крайней мере, это точно не мистер Эверетт.
Брюс кивнул и исчез за дверью, а его шеф тем временем размышлял, кто же к нему пожаловал. Со своей последней подружкой — Кэтлин, кажется, — он расстался два месяца назад, так что это точно не она. А с женщинами, работающими в министерстве, Драко не вступал в приятельские отношения…
— Малфой! — он поднял глаза и с изумлением уставился на стоящую перед ним Гермиону Грейнджер. Облегающая темно-зеленая мантия, роскошная прическа — никогда раньше она не выглядела привлекательнее. Гермиона улыбнулась, довольная произведенным впечатлением, и продолжала: — Малфой, я пришла сказать, что передумала… Я выйду за тебя замуж!..
