Последние изменения: 15.07.2004    


Harry Potter, names, characters and related indicia are copyright and trademark of Warner Bros.
Harry Potter publishing rights copyright J.K Rowling
Это произведение написано по мотивам серии книг Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере.


Гарри Поттер и лесные тени. Альтернативное продолжение

Реклама
Гарри Поттер и принц-полукровка
Гарри Поттер и огненный кубок
DVD купить

Глава 38. Ночь перед битвой.


— Мля, так даже старина Салли не умеет, — оценил отчебученный пришельцами фокус Годрик Гриффиндор и уважительно высморкался. — Но меч-то, каков меч! Ей богу, завидно! Парнишка дрался, как лев, жаль, что он проиграл. Но я, признаться, и не думал, что у него много шансов, — Годрик вопросительно повернулся к Ровене, сосредоточенно покусывающей кончик белокурой косы и не отрывавшей глаз от поля, покрытого синеватой завесой. — Какая-то странная магия, — прошептала она, — я не понимаю… но чувствую: победа Гриндельвальда принесёт нам много несчастий.

— Мальчик останется жив? — взволнованно спросила Хельга Хуфльпуфф.

— Возможно, — угрюмо произнесла Ровена, — если барон не нарушит правила поединка, запрещающего добивать поверженного противника, а он, похоже, способен на это. Хотя, я надеюсь, ему и в этом случае сумеют помешать. Другой, не менее важный сейчас вопрос: что МЫ будем делать в этой ситуации? — решительно обратилась она к Годрику, который в ответ бесшабашно выпрямился, как боевой петух:

— Драться, конечно, что за вопрос, миледи? Давненько не брал меча я в руки!

Ровена хмуро кивнула, всем своим видом выражая неотступную решимость защищать замок до последней капли крови. Непрошеная слеза увлажнила глаза Хельги Хуфльпуфф, но старушка также не возразила Годрику ни единым словом.

Внизу, на стене, взволнованно всматривались в синий туман ученики.

— Это нечестно, — возмущалась Клара Ярнли, — он применил магию, результат поединка нельзя засчитывать! На мыло барона!

— Это не квиддич, Клара, — тихо возразила Гермиона. — По здешним законам Гарри проиграл.

Клара яростно скомкала в руке алый шарф: — Что же теперь будет?

— Мы станем пленниками барона, — уныло объяснил Алистер Макъюэн. — И, если он пожелает оставить нас в живых, его слугами.

— Что за глупости? — возмутился Рон. — Никто не собирается сдавать замок. Я согласен с Кларой — Вольдеморт победил нечестным путем, и нужно драться. Сами подумайте: сдаваться Вольдеморту — это ж вообще последнее дело!

— Тихо! — сказал Невилл, вынимая из руки Клары алый шарф, — смотрите, Снейп упал…

На башне Ровена повторила слова Невилла, жестом остановив разглагольствования Годрика Гриффиндора:

— Тихо! Там что-то происходит. Только что было применено запрещённое заклятье…


* * *

Гарри очнулся и сразу пожалел об этом. Вместе с сознанием к нему вернулись тупая боль во всем теле и неприятная резь в глазах. Во рту стоял привкус чего-то горелого, причем сгорело отнюдь не что-нибудь съестное, а скорее, изоляция от проводов. «Ну да, я же — туча, и через меня шли грозовые разряды, — вспомнил Гарри и тут же одёрнул себя, — что за бред? Какая туча?» — он вспомнил и застонал. Он проиграл бой чести, и теперь Хогвартс окажется во власти Вольдеморта, вернувшего себе магические способности.

Невыразимое чувство вины тяжёлым камнем давило душу. При попытке открыть глаза юноша обнаружил, что голову охватывает тугая повязка. Он попытался понять, где лежит — рука нащупала домотканую материю — видимо, на постели. Рядом с ним кто-то незримый играл на невидимом инструменте, так исступлённо дергая струны, что все нервы в теле Гарри вибрировали, отзываясь, словно именно их и терзали пальцы музыканта; мышцы сводило судорогой, и каждый позвонок считал своим долгом дребезжать в унисон, ставя под угрозу целостность позвоночного столба. Время от времени в звуки вплеталось фырканье драконов — Гарри разобрал, что их было не меньше двух: первый дракон посапывал высоко, часто и жалобно, второй реже, но фыркал более конкретно и смачно, словно пытаясь прочистить заложенный нос. А потом ко всему добавилось приглушённое, но от этого не менее назойливое бормотание — Гарри смог даже разобрать слова:

«Где же у меня это? А, вот тут, наверное… Точно, это он, рог единорога, кто же ухитрился засунуть его на самую верхнюю полку, ох, бедные мои косточки… тяжелый вздох… так, отсыпаем унцию, теперь побеги папоротника и дубовые орешки…»

Бормотание затихло, чему Гарри несказанно обрадовался. Вторая рука его обнаружила, что под пальцами находится неизвестный предмет, то ли деревянный, то ли кожаный, непонятно, но чувствовать его в руке было приятно, и Гарри сомкнул пальцы покрепче. Их тут же накрыло что-то тёплое, над головой снова фыркнул-всхлипнул первый, маленький дракон, обдав юношу волной жалости, от которой ему стало тошно, поскольку в данный момент он считал себя достойным разве что мучительной смерти путём поджаривания. И в этот миг всё встало на свои места — знание посетило Гарри, словно озарение — мгновенно, ему не нужно было открывать глаза, чтобы понять происходящее. Душераздирающий звон исходил из-под пальцев Рона, легко перебирающего струны лютни, первым драконом оказалась Сью, сидящая возле Гарри, накрыв его руку своей ладошкой, глаза у неё были на мокром месте, а жалобное фыркание раздавалось, когда она утирала наворачивающиеся слёзы. Вторым драконом была шмыгающая сопливым носом Джинни. Источник бормотания находился за стеной — Гарри вновь начал его слышать, и догадался, что это бормочет в соседней комнате шарящая в своих запасах Хельга Хуфльпуфф.

— Он шевельнул рукой, я видела, — произнёс взволнованный голос Гермионы.

— Да, я тоже, — подтвердила Джинни. — Может, он очнулся? Рон, наверное, это твои ножны подействовали!

— Не мои, а Эскалибура, — пробасил Рон откуда-то от изножья постели. — Эй, Гарри?

— Нет, он ещё не очнулся, — тихо сказала Сью, — но обморок перешёл в сон, он стал дышать по-другому. Это хорошо. — От её нежного голоса Гарри сразу почувствовал облегчение, даже дышать стало легче. Но слабость не отпускала, язык во рту не ворочался, словно был свинцовым, и подать голос не удалось.

— Я всё-таки считаю, что надо дать ему напиться из Кубка, — заявила Джинни (слово «Кубка» она произнесла с придыханием, и Гарри догадался, что речь идёт о том самом древнем артефакте, который, по словам Глора, достался ей), пусть даже простой воды, — Джинни опять хлюпнула носом. — Хельга что-то не торопится со своим зельем.

— Лучше подождём, пока будет приготовлено лекарство. Рог единорога прекрасно излечивает последствия магических нападений, в том числе, наверное, и магического истощения, но, к сожалению, его трудно достать, не убивая единорога, — слушая Гермиону, Гарри почувствовал, как маленькая тёплая ручка теснее прижала его пальцы к тому, что, как теперь он понял, было оплетёнными кожей ножнами Эскалибура. Чудесного меча, который он так подвёл… От этой мысли снова захотелось поскорее умереть, чтобы не пришлось смотреть в глаза друзьям. Как он мог оказаться таким идиотом? Теперь все погибнут …

Но почему же все так спокойно сидят вокруг него? Ведь победивший Вольдеморт должен уже штурмовать замок во главе своих семи сотен воинов? Или есть что-то, чего он не знает? Гарри прислушался, но разговор шёл совсем о другом.

— А почему нельзя попросить Джима, — спросила Джинни (Гарри поразился, что она уже знает про джина), — чтобы он снова лишил барона магических способностей? (Действительно, это был бы выход!)

— Мисс Эвергрин говорила с ним, — удручённо сообщила Гермиона, — Джамалледдин ответил, что, поскольку магическая энергия барона копилась, не используясь, много лет, теперь, высвободившись, она приобрела такую взрывную силу, что джин с ней не справится. К тому же это может повредить Гарри, они теперь как-то связаны… Дескать, через несколько месяцев энергия слегка подрассеется, и тогда…

— Нужен он нам через несколько месяцев! — возмущённо прогнусавила Джинни.

Повисла короткая пауза.

— А на Тёмной мельнице, выходит, у Вольдеморта был магический форпост, и в этой берлоге он пытался себе вернуть силу? — задумчиво предположил Рон, — а иначе, чем он там занимался?

— Да, похоже, — подтвердила Гермиона, — мы с Гарри видели внизу целую алхимическую лабораторию. Думаю, он творил магию чужими руками, например, с помощью Матильды и своего неведомого наследника. А потом сговорился со Слизерином, тому это было выгодно, он многому мог научиться.

— Чему можно научиться у сквиба? Послушайте, как дико звучит: Вольдеморт-мельник-сквиб…

— Учиться можно и у сквиба, знание теории — великая вещь.

— Не скажи, — возразила Джинни, — с одной теорией без практики далеко не ускачешь.

— Кстати, я так и не понял, как Вольдеморт сумел заколдовать Гарри, — признался Рон. — Если он был лишён магии? А от гипноза или как его там Невилл назвал, Гарри должны были спасти зеркальные очки…

— Я думаю, — Гермиона, как всегда, была полна идей, — Гарри сам услышал мысли барона. Отражающие очки должны были помешать установлению ментального контакта, и обычному человеку барон не смог бы внушить свои мысли. Но ведь Гарри — ментолегус! И сам может слышать чужие мысли…

— В спокойной обстановке, если сам не возбужден и не взволнован, — перебил её Рон, — а в момент поединка какое уж спокойствие?

— Но, Рон, представь себе, что рядом с тобой человек, обладающий гипнотическими способностями! Он умеет усиливать собственные мысли, чтобы воздействовать на других людей!

— Ты хочешь сказать, что мысли барона были такими громкими, что Гарри смог услышать их, несмотря на боевую горячку? — догадалась Джинни.

— Да, — подтвердила Гермиона, — и, наверное, это были соответствующие мысли, раз Гарри так завёлся. Может быть, Гарри увидел, что находится совсем в другом месте, и перед ним вовсе не Вольдеморт, а кто-то другой…

Гарри в очередной раз поразился проницательности Гермионы — её догадки оказались так близки к истине. И все же она знала не всё — а иначе не стала бы оправдывать его. Как легко поймал его Вольдеморт на наживку всемогущества! И пусть он ошибся, соблазняя Гарри славой и властью, и эта ошибка позволила Гарри очнуться, сообразив, что чужая воля ведёт его в бездну. Но до того нашёптываемые врагом слова о справедливости и возмездии и его, Гарри, мессианской сущности плавно и легко, как масло на хлеб, легли на его подспудные, бессознательные чаяния и надежды — отомстить врагу за гибель близких, спасти и защитить своих друзей — и внезапно переросли в нечто грандиозное — желание повернуть судьбу мира, поменять весь ход исторических событий. «Но я же наоборот — хотел вернуть историю в её истинное русло»,- жалобно возразил Гарри неумолимому внутреннему судье, но возражение было отметено: «ты же знаешь, достаточно один раз оступиться, и ничто не спасёт тебя от падения в пропасть. Ведь благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад… Проиграв, ты обрёк на смерть или позорную сдачу в плен всех жителей замка. А избежать этого было куда как просто: всего-то изначально поставить ментальный блок… Ментальный блок, который не позволил бы чужим мыслям вторгаться в твой разум.»

И в этот момент Гарри осознал, что его так беспокоит: он безо всякого усилия читал мысли и чувства окружающих: тревогу Гермионы, сочувствие и нежность Сью, суровую озабоченность Рона и волнение Джинни — чувства брата и сестры были чем-то похожи — цветом или тональностью, Гарри не мог этого выразить. Это было похоже на то, что он ощущал после того, как выпил из кубка Снейпа. А ещё похоже на испорченный радиоприёмник, который вдруг стал принимать одновременно все каналы. Если прислушиваться, в голове поднимался форменный хаос. Выражение Джинни как нельзя лучше описывало происходящее — все люди вокруг Гарри думали и чувствовали слишком громко. Даже бормотание Хельги, невесть как услышанное им через стену, было всего-навсего её внутренним монологом.

Особенно неприятно оказалось то, что Гарри неожиданно оказался посвящённым во множество мелких тайн и секретов, принадлежащих его друзьям, которыми они вовсе не намеревались с ним делиться. Ментальный щит ставиться не желал, подтверждая подозрение о том, что волшебник Гарри Поттер уступил место Гарри Поттеру сквибу. Юноша старался перекрыть потоки информации, обрушившиеся на его бедный мозг, но как он ни старался, добился лишь одного — можно было, подкрутив неведомую ручку внутренней настройки, отфильтровать чужие мысли и слушать только кого-то одного. Но если расслабиться, тут же возвращалась прежняя какофония — оказалось, что и думали все по-разному: Гермиона, и как ни странно, Джинни, — словами, Рон — картинками, а Сью и вовсе — смесью образов и ощущений.

И на дне всех душ ютился страх. Липкий, подавляющий волю и лишающий мужества страх. Никто из друзей не знал в точности, почему Вольдеморт отложил штурм замка, известно было лишь, что войско барона неожиданно отступило к лесу, и всякая активность в лагере противника прекратилась. Это было непонятно, необъяснимо, и потому казалось особенно жутким — вот так сидеть и бездействовать в ожидании неизвестно чего.

Поэтому по молчаливому соглашению все разговоры о том, что может их ожидать, были под запретом. Остальные обитатели замка готовились к штурму, а друзья — бывшие друзья? — нет, все-таки друзья! — собрались вокруг Гарри, то ли хотели поддержать его, то ли даже обессиленный и проигравший он оставался для них неким символом, объединяющим началом, одним присутствием делавшим их сильнее.

И каждый старательно избегал разговоров о возможном страшном исходе, даже мысленно отгораживаясь, кто чем мог, Гермиона — логикой, Джинни — нарочитой бодростью. Рон держался лучше всех, именно из его мыслей Гарри извлёк реальную информацию о положении вещей, но и он был подавлен. Спокойней всех казалась Сьюзен — но причина этого спокойствия была проста: девушка спряталась от ужаса осознания действительности, уверив себя, что ей всё равно, что будет дальше. Смирение и полная покорность судьбе защищали её не хуже, чем черепаху — панцирь, ей помогало еще и то, что сейчас она была поглощена заботой о Гарри.

Ласковые прикосновения её руки к воспаленному лбу несли облегчение, но Гарри чувствовал, что сама Сью тоже ощущает некоторый дискомфорт физиологического свойства, она то и дело беспокойно ёрзала на краю его постели, меняя позу. Когда Сьюзен в очередной раз зашевелилась, Гарри благодаря неожиданно проснувшемуся дару вдруг понял причину. И этой причиной оказался он. Сью совсем не понравилось то, что произошло прошлой ночью в ванной. Он вспомнил, как широко распахнулись от боли её глаза, и она невольно отпрянула. «Сьюки, тебе больно?» — испуганно спросил Гарри, но она помотала головой, придвинулась и обняла его крепче. Она обманула его, а он не понял этого, поглощённый собственными ощущениями, не замечал, как замёрзла она в остывшей воде. Нежный и искренний порыв, приведший девушку к нему, угас, но признаться, что ей плохо, Сью не решилась, и принесла себя в жертву — ему, Гарри, во имя его победы. А он взял и проиграл.

Гарри стало совсем гадко. Зачем, зачем она так повела себя, зачем тогда не сказала ему правды? Она же могла признаться, когда они одевались, и он увидел розоватую струйку воды, стекающую по внутренней поверхности её бедра? Сердце пропустило удар от острого ощущения её беззащитности перед ним, и он в раскаянии потянулся полотенцем стереть следы преступления с перламутровой кожи, но Сью задрожала, словно пойманная птичка, и вырвалась от него. Чтобы через минуту снова уверять его, что ей было хорошо и совершенно не больно. Почему она его обманула?

Чтобы не расстраивать его перед поединком, в ночь, которая могла стать для него последней? Возможно, это был действительно нелёгкий выбор, но Гарри казалось, что Сью поступила бы так же, даже если бы не было никакого поединка, в силу одной лишь своей жертвенной сущности. Но ведь любая жертва не приносит тому, кому она предназначалась, ничего — кроме вины…

Всё тело скрутила внезапная судорога, вызванная исключительно психологическими причинами: Гарри просто задыхался от жалости к Сью и сознания своего позора, чувствуя, как её нежная, как шёлк, ладошка гладит его щеку и взлохматила непослушные волосы на затылке. Он просто урод. Он притягивает проблемы к себе и окружающим. Мальчик-который-терпит-неудачу-во-всём-за-что-берётся. Несмотря на все магические предметы, которые ему помогали…

Где, кстати, кельтский кинжал? Рука дёрнулась, чтобы потянуться к поясу, но сил едва хватило, чтобы оторвать её от постели. Гарри не помнил, вернулся ли клинок к нему после заклятия «Ассио». Наверное, нет — ведь заклинание перехватил Вольдеморт. В ответ на эту мысль тут же пришло успокаивающее знание — кинжал был тут, под подушкой, Гарри четко услышал его присутствие, словно слабое шевеление или успокаивающий шепот «я здесь», и одновременно с удивлением понял, что Сью вроде как тоже отреагировала на только ему слышный голос оружия. Сью?

— Он тут, Гарри, не волнуйся, — Сью склонилась совсем близко, чтобы прошептать ему в ухо эти слова, и на душе слегка потеплело — и от её заботы, и от того, что она каким-то загадочным образом оказалась причастна к его непонятной связи с древним артефактом, и её вовлеченность в эту связь делала её более близкой, неотделимой от самого Гарри, а возникшую между ними проблему менее значимой.

Между тем общая беседа не затихала, любая возникающая пауза тут же заполнялась чьей-нибудь репликой — словно в наступающем молчании все видели тень смерти.

Рон что-то мурлыкал себе под нос, перебирая струны, Гермиона говорила:

— Это странно, но ножны Эскалибура, похоже, действуют — у Гарри цвет лица изменился, и вообще он выглядит куда лучше, чем полчаса назад. Хотя по канонической легенде ножны должны защищать своего носителя, не позволяя ему вообще быть раненым, а не излечивать…

— Наверняка легенда подверглась искажениям за столько веков, — солидно предположил Рон. — В любом случае, согласись, что идея подсунуть ножны ему под руку была правильной. Потом он ведь и не ранен — возможно, именно благодаря ножнам.

— Ладно, все поняли, какой крутой у тебя меч, — перебила брата Джинни. — А я ратую за Грааль — нужно попробовать напоить из него Гарри, хуже ему точно не станет…

— А если он станет бессмертным? Нельзя делать человека бессмертным без его на то согласия, — строго возразила Гермиона.

— Да уж, — согласился Рон, выдав какой-то замысловатый аккорд, — если бы я стал сквибом, я бы точно не пожелал длить это удовольствие веками.

— Рон, не надо так говорить, — тихо попросила Сью. — Вдруг Гарри слышит нас? К тому же ещё неизвестно, что в точности произошло, может быть, не вся магия перешла к … — она запнулась, но твёрдо закончила, — Вольдеморту. Скоро Гарри очнётся, и сам тогда проверит, может ли он колдовать.

— А где его палочка? — вдруг поинтересовался Рон.

— Не знаю, — растерянно ответила Гермиона. — Наверное, у Вольдеморта?

Палочка Гарри действительно осталась у Вольдеморта. Их со Сью совместное творение, ореховый прутик и малиновое перо Фоукса, попало в руки самому зловещему чёрному магу в этом столетье, обретшему вновь свою силу, и в этот момент радовавшегося этому, как ребёнок, вернее, как птица, вновь получившая способность летать. Гарри слабым отголоском ощущал восторг и упоение врага, пробующего развернуть столько лет спелёнутые крылья магии. Тёмные крылья…


* * *

…тогда, на поле, чувствуя, как остатки энергии и жизни утекают, превращая его в высохшую стрекозиную шкурку, Гарри услышал, как зовёт его мисс Валери и ужаснулся — неужели она не понимает, какому риску себя подвергает? Надо отдать ей Эскалибур… Его собственная жизнь в тот момент казалась ему настолько незначительным предметом, что её ценность не шла ни в какое сравнение с ценностью волшебного меча. Окрик Снейпа ударил по ушам.

— Поттер, сюда! Скорее!

Гарри стиснул меч в непослушной руке, хотел встать, и не смог. Мисс Эвергрин уже бежала к нему.

— Счастлив встрече: вы появились чтобы лично засвидетельствовать мою победу? — издевательски спросил барон, — или я вижу похоронную команду? — он наклонился, подбирая выпавшую из ладони Гарри и укатившуюся палочку. — Северус, старый друг, давненько не виделись, что ж ты стоишь, разве ты не хочешь пожать мне руку? Может быть, ты меня не узнал? Напомню, что освежить тебе память легче легкого, — и, Вольдеморт неторопливо, как совершенно уверенный в себе человек, направился в сторону двоих волшебников, совершая палочкой движение, от которого на лице Снейпа проступил откровенный ужас. В следующую секунду профессор уже издавал нечленораздельные вопли, согнувшись и прижав к груди левую руку.

— Вас, дорогая, я тоже рад видеть, — барон галантно поклонился в сторону Валери, поднимавшей осевшего мешком Гарри, — закончим начатое? Не возражаете, если сегодня я не буду церемониться — в этом столетии нравы поражают своей бесхитростной простотой… Авада… Впрочем, я забыл об одной детали: Ассио медальоны! — проорал барон, в наэлектризованном магией воздухе золотыми искорками сверкнули медальоны Ордена Феникса; шнурок снейпова амулета чуть не придушил хозяина, попытавшегося удержать его на месте.

— А вот теперь поговорим по-настоящему, — удовлетворённый барон намотал шнурки с медальонами на латную перчатку, и холодная злоба исказила его черты. Перспектива светской беседы с человеком, «надевшим» такое выражение лица, вряд ли вдохновила бы кого-нибудь, за исключением законченных мазохистов.

— Инволлио Магикус! — Валери Эвергрин заключила в защитную стену всех троих, и отчаянно закричала:

— Профессор! Гарри со мной, уходим, скорее! Купол получился слишком большой, он долго не выстоит!

— Я не могу, — еле выговорил Снейп. — Аппарируйте без меня. И поторопитесь, чёрт подери!

— Ну уж нет, — возмутилась Валери, — не думаете же вы, что я вас брошу!

— Делайте, что вам говорят, глупая вы женщина! — Снейп пытался говорить грозно, но получался только полузадушенный хрип. Через колеблющийся, как желе, купол было видно, как Вольдеморт, вытянув в их сторону палочку, шепчет какое-то заклинание. Мисс Эвергрин, обхватив вокруг талии слабо трепыхающееся тело Гарри, волоком дотащила его до скрюченного Снейпа и свободной рукой вцепилась в плечо профессора. Хлопок аппарирования слился с треском, с которым лопнула защитная сфера, и струя пламени лизнула землю в том месте, где только что находились трое людей. Сам момент аппарирования (под мышкой не у Снейпа, как он боялся, а у Валери Эвергрин) Гарри не запомнил — сознание милосердно оставило его.

Вольдеморт опоздал. Но зато теперь в его распоряжении оказалась палочка Гарри. И магия.

Хозяин палочки тем временем лежал полуживой в лазарете и клял себя последними словами. Он помнил волну ненависти и презрения, которой окатил его Снейп перед тем, как ткань пространства разошлась, позволяя им ускользнуть от смерти, и впервые в жизни был согласен с профессором зельеделия: не было таких слов, какими он не награждал бы себя в порыве самоуничижения. Дебил, придурок, самонадеянный идиот. Как можно было потерять контроль и не сообразить, что нельзя, НЕЛЬЗЯ применять магию, никакую? Выискался, спаситель мира… Что теперь будет?

Жуткие картины будущего, иной, изменённой с его помощью истории, рисовались в распалённом воображении Гарри — вспышки «Авады Кедавры», косящие его друзей, разрушенный Хогвартс, или того хуже — Хогвартс под властью Вольдеморта, Хогвартс — школа Чёрной Магии, где детей магов учат мучить и убивать… А что станет с миром магглов? Не устроит ли Гриндельвальд нынешний в XI веке такое, что затмит злодеяния Генриха фон Гриндельвальда в XX? И какое отношение имеет страшный маг ХХ века к средневековой ипостаси Вольдеморта? Он его потомок? Или наоборот: Вольдеморт — потомок Гриндельвальда? Гарри запутался в этой иезуитской генеалогии, измученный мозг отказывался искать ответы на бессмысленные вопросы, и сон поглотил его, медленно, но верно, как трясина заблудшего путника. Последней мыслью, посетившей Гарри, была мысль о Снейпе, в этот момент спешившем, наверное, к Вольдеморту с горящим на предплечье Смертным Знаком.


* * *

— Знаешь что, Сью, — вдруг заявила Джинни. — Пойдем-ка, поищем мистрис Хуфльпуфф. Что-то долго она там копается, может, ей помочь нужно, а ты ведь понимаешь в травах. Гарри всё равно спит.

Сью безропотно поднялась и вслед за Джинни вышла из комнаты, а Гермиона удивленно проводила их взглядом: очень похоже было на то, что Джинни сознательно оставила их с Роном наедине, считая, что им давно уже пора откровенно поговорить. Где-то она была права, но Гермионе почему-то не очень хотелось расставлять точки над i именно сегодня. Рон, видимо, считал иначе. Как только в коридоре стихли шаги Джинни и Сьюзен, он решительно начал:

— Знаешь, Гермиона, я давно хотел тебе сказать, — тут на юношу напал приступ мучительного кашля, и чем больше он с ним боролся, тем сильней становился кашель; словно всё свое детство Рон провёл в рудниковой сырости. Наконец, Гермиона смирилась с тем, что инициативу в забуксовавшей беседе ей придется перехватить.

— Ну, и о чём же ты давно хотел мне сказать? — со вздохом спросила она.

Кашель прошёл так же внезапно, как и начался.

— Я хотел попросить у тебя прощения, — лицо Рона стало неожиданно серьёзным. — Это и Гарри касается, но перед тобой я виноват гораздо больше…

Гермиона не стала спорить с очевидным — Рону было за что просить прощения — и просто испытующе посмотрела на него из-под длинных ресниц.

— Я не хочу оправдываться, это глупо, но я хочу, чтобы ты поняла, — продолжил Рон. — Не смогу объяснить, почему мне кажется, что для нас всех сейчас так важно именно понять друг друга, может быть, потому, что завтра никого из нас уже не будет в живых…

Гермиона предупреждающе нахмурилась, но Рон, досадливо поморщившись, взмахнул длинной рукой, останавливая невысказанное ею:

— Гермиона, не надо про панику и деморализацию. Это все чушь, и уж ты это точно понимаешь. Девчонки могут на что-то надеяться, но реально надежды нет. Скорее всего, мы умрем. Но это не повод не попытаться умереть достойно.

Я говорю сейчас не об этом.

— А о чём тогда? — холодно поинтересовалась Гермиона.

— О том, что я понял после Зелёного Праздника.

Гермиона кивнула. То, что она сама получила от Куно Глендейла древний кельтский амулет, маленький, но страшно тяжёлый кристалл, от которого болели и горели руки, если слишком долго держать его в ладони, до сих пор плохо укладывалось в её сознании, поэтому то, что скажет Рон, было очень интересно и важно.

— Когда мы здесь оказались — в Хогвартсе, я имею в виду — и стало ясно, что свиток Ллудда пропал и мы не сможем вернуться, — заговорил Рон, закусывая губу и потирая лоб, видно было, с каким трудом ему дается этот разговор, — я, я… как это тебе объяснить, я словно умер…

— Не понимаю. Мне так показалось, что все обстояло ровно наоборот — ты собирался жить, причем долго и счастливо. Только без нас, — против её воли давняя обида прорезалась в голосе Гермионы.

— Я всё не то говорю, — отчаянно выкрикнул Рон, — и ты не то говоришь! Не жить — выжить. А для того, чтобы выжить здесь, нужно стать зверем. Вот я и озверел… Понимаешь, я словно в ловушку свалился, а там, на дне — острые колья. И можно выпрыгнуть, но для этого нужно отбросить всё-всё прошлое, всего старого Рона… А у меня Джинни, мама её очень любит, я не могу её бросить. Вот я и говорю, что я умер, — бессвязно закончил Рон, но Гермиона поняла. Она и сама ловила иногда на похожих мыслях — и на желании переступить через себя, через некоторые свои принципы, чтобы почувствовать себя не лишней, не чужой — иногда, с Робертом… Но так и не смогла через них переступить.

— Ведь ты же тоже думала о будущем, когда ходила на свидания с Робертом, — вот это Рон зря сказал. Гермиона разозлилась:

— Не сравнивай, пожалуйста! Если хочешь знать, я сделала это от отчаяния, когда ты меня бросил. И Роберт не чета твоей Матильде…

— Да? — опасным тоном перепросил Рон. — Это почему же? Она предала всех из-за отца, повинуясь дочернему долгу перед Вольдемортом, он сделал то же самое, повинуясь сыновнему долгу перед Слизерином. В чём разница?

— В чём? — взгляд Гермионы потяжелел. — А я тебе сейчас объясню, в чём. Матильда не могла не знать о готовящемся нападении. И возможно, участвовала в его подготовке. А Роберт узнал об этом в последний момент, и не мог ослушаться отца. К тому же, он пытался спасти меня…

— А всех остальных предал, — возмущённо бросил Рон.

— А чем он в этой ситуации отличается от тебя? — парировала Гермиона. — Разница лишь в одном — ты собирался позаботиться о Джинни, а Роберт — обо мне.

— Ты так говоришь, потому что влюблена в него! — Рон, забыв о том, что собирался каяться, обвиняющим жестом поднял палец.

Гермиона опомнилась первой.

— Послушай, Рон. Мы же не с этого начали. Какая разница, кто в кого влюблён, вернее, был влюблён? Сейчас это не имеет никакого значения. К тому же я вовсе не была влюблена в Роберта, просто он, знаешь, — она запнулась, подыскивая слова и с радостью наблюдая, что Рон тоже пришёл в себя, — он не похож на всех этих местных людей. Он сильный и умный, с ним интересно, с ним можно говорить на любые темы, и при этом не надо ничего разжёвывать, нет интеллектуального барьера. И … он не на месте здесь, что ли. Он больше похож на человека из двадцатого века.

— Ты бы позвала его с собой, если бы мы могли вернуться? — перебил ее Рон.

— Да, — не раздумывая, ответила Гермиона. И так же ничуть не раздумывая, прибавила, — только он бы непременно отказался. Не захотел бы быть обузой.

Ей вдруг пришло в голову, что проблема «как не стать обузой» была именно тем камнем преткновения, о который споткнулись все трое (хотя про Гарри Гермиона не была уверена — он всегда отличался от них с Роном). Впрочем, не только они трое, все гриффиндорцы пытались так или иначе решить для себя проблему, как им жить дальше. Про себя, например, она точно знала, что ей очень трудно будет найти своё место в этом мире. Все её мечты о научной карьере пошли прахом, а реальные перспективы были куда как тусклы и непривлекательны. По сравнению с любым из парней, даже с неуклюжим Невиллом (кстати, сильно изменившимся за последнее время), у Гермионы было куда меньше возможностей реализовать себя и в мире магов и в мире магглов, потому что единственная роль, в которой женщина могла проявить себя в средние века — это роль жены и матери. Но в отличие от Лаванды и Парвати Гермиона не могла серьёзно рассчитывать на этот вариант. Она понимала, что шансов выйти замуж за человека, который будет понимать её, ценить ее пытливый аналитический ум, жаждущий применения, разделять ее страсть к познанию, было совсем немного. Роберт — вот он был именно таким человеком, но… она не любила его. Уважала — да, ценила — да, даже восхищалась. Но не любила.

А теперь и вовсе всё рухнуло, даже говорить было не о чем. К горлу подкатили слёзы, и нечаянно встретившись с Роном глазами, Гермиона устыдилась. А тот в ответ сделал совершенно неожиданную вещь: подошёл, сел рядом, положил ей на плечо по-мужски тяжёлую руку и шепнул:

— Не плачь. Надежда — это то, что остаётся у нас всегда.

Так, молча, они просидели довольно долго. Потом Гермиона тихо сказала:

— Рон?

— Ну?

— Так что ты понял там, на Инисавале?

Рон снял руку с плеча Гермионы, оба при этом испытали облегчение, в котором ни один не пожелал бы признаться, и заговорил. Девушка слушала его, не перебивая, и изумлялась. То, что Рон — вот этот долговязый смешной парень, которого она знала как облупленного, который частенько ходил в дырявых носках и забывал причесываться, вдруг оказался потомком Мерлина — великого волшебника прошлого, в голове не укладывалось. Живая легенда сидит рядом с ней и чешет кончик носа… Это звучало абсурдно. И в тоже время она не могла ему не верить, поскольку видела: рядом с ней уже совсем другой Рон. Действительно, как он и говорил, осознавший свою роль в длинной цепи поколений, в непрерывно разматывающейся нити бытия.

— Собственное косноязычие меня просто убивает, — пожаловался Рон, — надеюсь, ты хоть что-то понимаешь из того, что я говорю.

— Я понимаю, Рон. Правда, — Гермиона подняла к нему побледневшее осунувшееся лицо. — Говори.

— И мне стало стыдно. Стыдно, что в цепи моих предков — разных, талантливых и не очень, прославленных и самых обычных — я оказался слабым звеном. Я кинул вас с Гарри. Стыдно перед папой и мамой, и перед Мерлином стыдно. А главное, перед самим собой. Я понимаю, что разбитую чашку склеить невозможно, но то, что ещё можно исправить, я бы хотел исправить. Пока ещё есть время.

Рон так и не коснулся темы их личных взаимоотношений, отделавшись аккуратным намёком на разбитую чашку, и Гермиона была благодарна ему за это. Эту чашку склеить действительно было невозможно, их любовь, или то, что они считали таковой, оказалась куда более хрупкой материей, чем дружба. Может, это говорило о том, что любовь была не более, чем детским увлечением, которое прошло. Хорошо, что они смогли пережить это, не перестав быть друзьями. Значит, именно дружба оказалась настоящей, способной устоять перед лицом испытаний. Она вспомнила, что Рон уже давно закончил и ждет её ответа. Ответа друга…

Гермиона порывисто встала и протянула Рону свою руку:

— Ты тоже извини меня, ладно? За то, что наехала на тебя там, на мельнице. Ну, с артуровым мечом и британскими королями.

— Мир, — согласился Рон, пожимая протянутую руку. — А ты не хочешь рассказать мне, что увидела сама?

Гермиона задумалась. Безусловно, Рон имел право на ответный откровенный рассказ, но она ненавидела изъясняться путано и нелогично, а после эльфийского наркотика и вызванного им видений в голове у нее был полный сумбур. Она не знала, что лучше: все-таки попробовать выловить из бессвязного тумана какие-нибудь подобия мыслей, или объяснить Рону, что она сама еще должна разобраться, и лучше подождать более удобного случая — который, возможно, никогда не наступит.

Тихонько скрипнула дверь и оба повернулись на звук.

— Я не помешал вам? Я свои записи ищу, — жалобно поделился проблемой Квинтус.

— Вот эти? — Гермиона даже обрадовалась его появлению, вытаскивая свиток из складок платья. — Я так и подумала, что это ты потерял. Они на лестнице валялись.

— Точно! Я там споткнулся, — просиял Тео. — Спасибо вам, леди Гермиона! Ой, а как себя чувствует сэр Гарри?

— Лучше, — коротко проинформировал мальчика Рон.

— А можно я прямо тут запишу кое-что?

— Пиши, — разрешил Рон. — Что за нетленку, кстати, ты там ваяешь?

— Чего? — не понял Квинтус.

— О чём ты пишешь, спрашиваю!

Тео выглядел польщённым вниманием к своему труду:

— Я веду летопись замка. Просто записываю все интересные события. Последним я описал поединок, правда, еще не закончил…

— Почитай, — попросил Рон, заинтригованная Гермиона тоже кивнула головой.

Тео не нужно было просить дважды. Развернув свиток, он выпрямился и высоко закинул голову, как делают глашатаи, став при этом похожим на цаплю, и начал.

— Два рыцаря выехали на поле: сэр Гарри и сэр Вольдемар; выставив вперед копья, они яростно сшиблись так, что щиты их разлетелись на куски, а копье сэра Вольдемара сломалось. Сэр Гарри ударил сэра Вольдемара с такой силой, что выбил его из седла…

— Постой, — вырвалось у Рона, — с каких это пор Вольдеморт стал Вольдемаром? Почему ты так его называешь?

— Потому что это его имя, сэр Рон, — кротко пояснил Тео. — Я знаю от Матильды.

— А как зовут его наследника? — вдруг полюбопытствовала Гермиона, — у нее же и брат вроде есть?

— Да, его зовут Этьен.

— Фу!

— Чем ты недоволен? Обычное французское имя…

— Норманнское, леди Гермиона.

— И все-таки, «сэр Вольдемар» ужасно глупо звучит!

— Может быть, мне стоит придумать им прозвища? Все достойные рыцари имею какие-нибудь прозвища, например, рыцарь Красного Сокола или рыцарь Отважное Сердце?

— Интересная идея. И как же ты обзовёшь Гарри?

Тео почесал вихрастую макушку.

— Я назову его: сэр «Искра Надежды», — серьёзно сказал он. — А барон будет…

— Сэр «Тёмный Мельник», — подсказала Гермиона.

В этот момент Гарри пошевелился и застонал во сне, словно его мучил кошмар.

— Сэру Гарри самому бы не помешала искра надежды, — вздохнула Гермиона.


* * *

Пока Гарри спал, Валери Эвергрин в одиночестве металась по своей комнате из угла в угол, от стены к стене, как зверь, заточенный в слишком тесную для него клетку и ещё не смирившийся с этим. За окном непреодолимо сгущался вечер — погода испортилась, и садящееся солнце бросало кровавые отблески в разрывы набежавших туч. И такими же тяжелыми и угрюмыми, как это безжизненно-серое небо с багровыми прожилками заката, были её мысли.

Вопреки ожиданиям, она не думала ни о проигранном Гарри поединке, ни о его дальнейшей судьбе, предоставив заботу о юноше Хельге Хуфльпуфф, справедливо полагая, что та справится с этим гораздо лучше. Как человек решительный и практичный, она размышляла над тем, что делать дальше. 150 детей (Валери по-прежнему продолжала считать их детьми, поскольку они были вверены её попечению, и никто этой ответственности не отменял и не мог отменить) оказались в осаждённом замке. И завтра (если не сегодня ночью — пусть парламентер и объявил, что у осаждённых есть время подумать, и штурмовать их будут только с рассветом — но полностью доверять врагу и расслабляться не стоило) они могут погибнуть или остаться опять без крова над головой. Причем первое более вероятно — озлобленный Темный Лорд вряд ли пощадит кого-то из обитателей замка, не нужных ему лично, и этого не изменит ни принятие предложения о сдаче в плен, ни отчаянная оборона и поражение. А вот есть ли у них шанс выиграть? Валери знала, чем вызвано предложение противника подумать до утра — армия барона, наблюдавшая, как он сражается с Гарри, была изрядно напугана сверкавшими молниями и сразу после окончания поединка в полном составе отступила к лесу. Поэтому сейчас её командир был сильно занят поднятием боевого духа своих солдат, и битва была отложена.

Отложена, но не отменена.

Подсчитывая и прикидывая в голове, какие средства и резервы могут маги замка противопоставить армии средневековых воинов в латах и при полном вооружении, Валери раздула огонь в небольшой жаровне. Хорошо ещё, думала она, что кавалерия у барона была немногочисленна, всего полторы сотни рыцарей, а большую часть войска составляли крестьяне — пехотинцы, вооруженные лишь копьями, именно они-то и разбежались, напугавшись бушующей магической грозы. Но оставались стрелки с луками и арбалетами — хорошо обученные и дисциплинированные профессионалы, которые, попади они внутрь замка или хотя бы на стены, за несколько минут могли бы перестрелять всех его обитателей. Угроза нешуточная, и что можно ей противопоставить, Валери не знала.

С делано было уже немало: по всему периметру замка поставлена защита от аппарирования -если это удалось Снейпу, почему бы Вольдеморту так же не добиться успеха? В любом случае такую возможность следовало учитывать. Двое разведчиков на метлах, пользуясь спустившимися сумерками, отправились на рекогносцировку, и должны были вот-вот вернуться с результатами. По стенам и на башнях Гриффиндор расставил часовых с луками, были приготовлены катапульты для метания камней, чаны с расплавленной смолой, под которыми постоянно горел огонь, чтобы чёрная жижа не застывала. Не слишком надеясь на средневековые методы обороны, Валери провела беседу с Джамаледдином. Толку от этого разговора оказалось мало, джинн выглядел удручённым какими-то собственными проблемами, которыми отказался поделиться, в свойственном ему высокопарном стиле пояснив, что не к чему «прекрасной бриттской пери утруждать себя ничтожными заботами ничтожнейшего из слуг». После «ничтожнейший из слуг» с «величайшим сожалением» дал понять, что не в его силах справиться с возросшим магическим могуществом Тёмного Лорда; и Мерлин знает, какие усилия пришлось приложить Валери, чтобы удержаться от предложения заслать Вольдеморта к чертям собачьим: в начало Ледникового периода, садистски лишив перед этим теплой одежды, или в Помпею непосредственно перед извержением Везувия, или в гибнущую Атлантиду. По-змеиному изворотливый Лорд и тут мог бы выкрутиться, а чувство гражданской ответственности не позволяло Валери идти на риск ещё большего изменения истории.

Помимо этого Джамаледдин в течении часа делился с ней своими познаниями в военных искусствах, указал на уязвимость неповоротливой и тяжёлой средневековой конницы, сильно уступавшей легкой кавалерии народов востока (к чему Валери внимательно прислушалась, помня, что в крестовых походах турки частенько одерживали верх именно за счёт подвижности и маневренности конников), посоветовал посадить лучников с короткими луками на лошадей, что явилось бы серьезным сюрпризом для не слышавших ни о чём подобном норманнов, рассказал про «греческий огонь» и вызвался проконсультировать, как изготовить и саму смесь, и орудие для ее извержения.

Всё это было замечательно, непонятно одно: принимать ли бой или отсиживаться в замке, уповая, что у норманнов (которые должны были чем-то питаться) раньше закончатся ресурсы и терпение. Валери отправила Джамаледдина поговорить с Годриком, а сама решила полчаса отдохнуть и хоть что-нибудь съесть. Она поставила на жаровню помятый медный чайник. Обычая пить чай ещё не существовало, поэтому приходилось довольствоваться либо травяными смесями — нередко очень вкусными, либо — а сейчас Валери хотелось именно настоящего чаю — сотворённой колдовством заваркой. Взмахнув палочкой и произнеся заклинание, она поймала в воздухе пачку «EarlGrey», распечатала её и стала ждать, пока закипит вода.

Все сотворенные магически вещи (конечно, в зависимости от умения клиента), обладали не слишком большой долговечностью, а еда была ещё и не слишком питательной. Она утоляла голод и жажду, но… овощи и фрукты, как показали исследования соответствующего отдела министерства магии, отличались практически полным отсутствием витамином, а мясо… ну на вкус это было нечто резиново-бумажное, и могло ввести в заблуждение разве что наследственных в третьем поколении вегетарианцев, решившим вдруг с перепоя попробовать запретной экзотики. Хотя и было достаточно питательным.

А магические сигареты, к жестокому разочарованию Валери, у которой закончились обычные, абсолютно не утоляли никотиновую абстиненцию — если не выкуривать по полпачки за раз.

Но стоящая проблема выживания не располагала к капризам, приходилось мириться с тем, что есть. Магическое домоводство помогло пришельцам из будущего обзавестись средневековыми костюмами и не чувствовать себя белыми воронами, а магическая кулинария спасла их от голодной смерти: ресурсы Хогвартса — ни огород, ни хлев и птичный двор — не были рассчитаны на такое количество едоков, и всем обитателям замка пришлось сидеть бы на голодном пайке с туго затянутыми поясами, если бы не усилия Валери, на которую легка основная тяжесть по наколдовыванию магической еды. Хотя и в этой области таланты Валери ненамного превышали её обычные кулинарные, вернее, антикулинарные, способности. Плюс ночные вылазки профессора Снейпа, который наотрез отказался есть картонно-каучуковые бифштексы и охотился на ланей, оленей и мелкую летающую дичь в Лесу Теней (О, Мерлин, что бы сказал Глор, если бы знал!) — вполне успешно, надо сказать, охотился — редкий день обходился без дегустирования его добычи, изысканно приготовленной хогвартским поваром. Сегодняшняя ночь была в этом плане исключением — несколько часов они обсуждали исчезновение Гарри и Рона. Валери пришлось потратить немало сил, чтобы убедить подозрительного профессора в том, что эскапада Поттера вызвана некой загадочной необходимостью, а не самонадеянностью и желанием выставить себя в лучшем свете, разведав какие-нибудь тайны противника. Тем более, что до появления Тео и Клары с их сенсационной информацией, она сама не была уверена в том, в чём пыталась заверить Снейпа, и про себя на чём свет стоит ругала Гарри.

Шипение чайника нарушило ход её размышлений. Нервно откидывая назад отросшую челку, она достала чашки и мёд (в качестве замены сахара), машинально заварила и разлила чай, устало плюхнулась в кресло — уставшая спина, наконец, расслабилась: Гарри был довольно тяжелым мальчиком, а Снейп, практически всем весом навалившийся ей на плечо в финале аппарирования, и подавно. И только после этого осознала — на столе стояли ДВЕ чашки с чаем. Она совершенно нечаянно и бездумно — или же нет? о чем она тогда, черт подери, думала? — приготовила чай на двоих…

Сердце защемило от воспоминаний — совместные ежевечерние чаепития в избушке Хагрида… Тихое потрескивание дров в очаге, свернувшийся у ног теплый Клык, уютный белый пар, с шипением выходящий из чайника, капли росы на оконном стекле, и Глор — с теплой ласковой улыбкой глядящий на нее, его спокойный музыкальный голос, каждый раз ожидаемое и ничуть не приедающееся «добрый вечер, Валери, я тебя ждал», от которого все заботы и печали напряженного учебного дня отступали, и казалось — вот оно, счастье — дом, где живет гармония и понимание, где тебя каждый вечер ждут, где тебя ничто не напрягает.

Она знала, что обречена на это счастье. И наивно верила, что ей именно оно и нужно, что такая жизнь её устроит. Или нет? Сейчас уже неважно: ничего этого больше нет и не будет, все уплыло, растворилось, унеслось вместе с ветром, разорвано и растерзано в клочья, и никогда не вернётся — тот мир, в котором она жила — и в котором она не сможет больше жить (а может, и вообще никто и никогда не сможет жить, ведь неизвестно, чем закончится борьба Дамблдора с дементорами), и мирный домашний Глор — который был всего лишь её иллюзией — не было, не существовало никогда такого Глора, кроме как в её воображении.

Она вспомнила, как грело и опьяняло её его преклонение перед нею — её красотой, умом, независимостью, даже прохладная отстранённость, нередко проявляемая ей по отношению к Глору, вызывала у него лишь восхищение и восторг. «Ты непохожа на простых смертных, ты — настоящая эльфийская королева древности, они были именно такими — сияющими, великолепными и недоступными». А она слушала его, тая от изысканных комплиментов и сознания своей власти над ним. Здесь, на Инисавале, она поняла, что он имел в виду, увидела цену эльфийской недоступности и непохожести на «простых смертных».

Валери вспомнила, когда говорила недавно Гарри, что теперь, когда народу эльфов уже не нужен её брак с Глором, это касается лишь их двоих, двоих взрослых людей.

В том то и дело, что не людей… Вот что её испугало — она перестала чувствовать, видеть, понимать в нем человека.

Можно было сколько угодно казнить себя за ксенофобию, проявления которой она всегда осуждала в других, за что ненавидела Вольдеморта — именно за разжигание розни между магглами и магами. Но это было выше её сил, то, что пришло к ней после месяца пребывания на Инисавале, когда, увидев Глора среди его сородичей, она ясно осознала, что Глор такой же, как и остальные эльфы, что она тешила себя иллюзией. Это пришедшее чувство нельзя было даже назвать неприятием, скорее это было просто отвращение, на животном, физиологическом уровне. Она не могла больше выносить прикосновения Глориана, его объятия и поцелуи, её тошнило от них. Так же, как пробирал ужас от его рассуждений — почему раньше они не казались ей такими .. бесчеловечными? Порождениями абсолютно чуждого разума? Как он сказал тогда: «Ты — моя жена, это совсем другое дело. А эти дети — они не из нашего мира, не из мира эльфов» Это прозвучало так же, как если бы он сказал «они другого вида». В то же время его высказывание точно описывало то, что чувствовала она сама: Глориан и эльфы были другого вида. И рождение несчастного маленького уродца это подтвердило.

Нет больше того Глора. Да и её самой — той Валери, сидевшей у огня в хижине Хагрида и улыбавшейся в ответ — больше нет. Все сгорело и унесено ветром. Но подернутые пеплом угли продолжали жечь.

Она раздражённо выплеснула лишнюю порцию чая в камин. Огонь обиженно взревел, взметнув в трубу синеватые языки пламени.

Накатили невероятная усталость и злость на себя. Две чашки чаю… Вот он, результат нежелания признаться самой себе — ей давно уже жутко одиноко. А теперь ещё и страшно.. И ни в коем случае нельзя показывать этого — потому что вокруг дети и подростки, которым самим страшно, которые отчаянно нуждаются в опоре и поддержке, в ощущении того, что рядом есть взрослый, сильный человек, маг, который не оставит их в беде. Вот она и держалась изо всех сил, но подсознание не обманешь — ей самой нужна опора и поддержка. Или хотя бы разговор по душам за чашкой чаю…

Она стиснула зубы, чтобы сдержать непрошеные слезы — не хватало ещё разреветься, как тогда на обратной дороге с Инисаваля. Позорище… Пришлось ускакать вперёд, чтобы дети не видели. Хотя, кажется, никого она не обманула. Джинни так давно уже бросала на нее странные взгляды, Валери была уверена: девочка подозревает её во влюбленности в профессора зельеделия. У этих подростков, вечно одна любовь и секс на уме. У девчонок скорее первое, у парней чаще второе, что было меньше заметно в веке двадцатом, но махровым бурьяном расцвело в средневековье.

Валери отхлебнула чаю, поморщилась — почти остыл, плеснула из чайника кипятка. Нестерпимо захотелось курить.

Какой же всё-таки Снейп тяжелый, невыносимый человек! С этими его идиотскими амбициями и претензиями и не менее смешными для его возраста подростковыми комплексами! Сам вечно воняющий какой-то отвратительной химией и при этом смеющий демонстративно фыркать всякий раз, когда она прикуривала сигарету. Еще на первом курсе она сразу поняла, что безумно его раздражает, и дала ему резкий отпор, когда он стал пробовать на ней свои недостойные преподавателя приёмчики по пригибанию строптивых учеников. Как же он тогда завёлся, как все последующие годы пытался поставить её на место! Одно её присутствие в классе действовало на него, как красная тряпка на быка, даже если она молчала, а уж когда открывала рот…

Что же, ведь не могла же она не поднять брошенную перчатку? Она поклялась себе, что не даст спуску этому типу, воспринимая завязавшуюся пикировку как своего рода тест на выживание, завоевание разрешения остаться в мире магов и жить по его законам. Ей было нелегко, ей — всю жизнь не подозревавшей ни о своем даре ни о существовании другого, полного чудес, мира.

Психологическая война со Снейпом продолжалась с переменным успехом все годы обучения, и явно ей удалось одержать над ним верх лишь в той истории с мантикорами. Тогда же она впервые поняла, как он на самом деле внутренне изранен. Испытанная ею тогда жалость, правда, была недолговечной. Как и в дальнейшем, после каждой вспышки сочувствия с её стороны, Снейп тут же вновь резко захлопывал чуть-чуть приоткрывшуюся дверь и показывал самую отталкивающую свою сторону.

Но сейчас сварливый профессор был единственным, кто разделял в полной мере её проблемы. Хотя поддержки от него ожидать не приходилось. Она представила, какое лицо состроил бы Северус, пригласи она его на чашку чая…

К сожалению, такое время провождение, как совместное распивание чаев трудно было вообразить даже в былые времена, ещё до того, как она послала его в ответ на бесстыжие домогательства. Пожалуй, она действительно тогда слегка погорячилась, но ведь нужно признать — вёл он себя абсолютно возмутительно! Поистине, у всех мужиков мания величия на тему собственной сексуальной привлекательности.

А теперь многоуважаемый профессор, потерпев крах в своих непристойных притязаниях, оскорбленно замкнулся, возведя вокруг себя ещё более высокую стену, чем ту, за которой жил всю жизнь. Видимо, склеивал за ней свое разбитое и развенчанное «Я». Ну и поделом! Если кому-то приятно лелеять мнимые обиды и унижения, флаг ему в руки…

Валери пожала плечом, и, словно бросаясь в воду, сотворила пачку крепчайших турецких сигарет, одно прикосновение к которым, судя по истеричным воплям медиков, вызывало незамедлительный рак легких… Порвала упаковку, вытянула сигарету и исступленно затянулась. О, Мерлин, какой кайф…

Выдохнула дым и призналась, что врет самой себе. Несмотря ни на что, этот человек притягивал её, как в детстве отвратительная, ужасная картинка с медузой Горгоной в книжке — она не хотела смотреть на нее, но невольно, против её желания, руки точным движением, не листая, раскрывали нужную страницу, и она зачарованно, не мигая, смотрела в нарисованные неизвестным (но несомненно талантливым!) художником глаза чудовища. Зачаровывающие, пустые глаза, превращающие героев в камень. Самим своим существованием чудовище бросало вызов героям. И маленькая Валери тоже чувствовала этот вызов, заставлявший её каждый день открывать книжку. Но кроме вызова в этом было искушение. «Тебе ещё рано читать эту сказку», — сказал ей папа, но она прочла, и каждый вечер, тайком, ждала свидания с монстром, испытывая сладкий морок запретного, трепет, от которого ноги становились ватными и непослушными.

Валери сильно взмахнула рукой с зажатой в ней сигаретой, словно пытаясь вместе с пеплом стряхнуть и завладевшее ею наваждение. Пора, пожалуй, спуститься в главный зал, превращенный в боевой штаб, и посмотреть, что там происходит. Проверить, что там с Севе… с профессором Снейпом и его рукой. Пока что Ровене удавалось успешно противостоять зову Тёмного Лорда, используя какой-то неизвестный ни ей, ни Снейпу прием, сделавший боль в Знаке практически неощутимой. Как заявила сама Ровена, то, что и профессор и она сама были ментолегусами, давало надежду, что защита будет действовать достаточно долго, но во избежание проблем оба сейчас находились в главном зале Хогвартса, чтобы Ровена имела возможность усилить воздействие в случае необходимости. Если Вольдеморт позовет снова… Там же сидел и Годрик Гриффиндор, неторопливо потягивавший вино из огромного рога (практически не пьянея, что заставляло подозревать его в использовании какой-то антипохмельной магии) и отдававший распоряжения по обороне замка и подготовке к возможному штурму.

Первое, что бросилось в глаза Валери, когда она спустилась вниз, были сидящие рядом Северус Снейп и Ровена Рэйвенкло. Слишком близко сидящие. И увлеченно беседующие. В дальнем углу залы Гриффиндор наливал в рог очередную порцию вина из огромной бочки, рядом с ним озабоченно топтался, бубня что-то, Алистер Макъюэн.

— Меня очень интересует все, связанное с ментолегусами, сэр, — говорила Ровена, — я вижу, что за прошедшие века магия весьма продвинулась в этом вопросе. Я бы не возражала, если бы вы рассказали мне все, что знаете, на эту тему.

Валери замерла на пороге, раздумывая, а хочет ли она присутствовать на пресс-конференции на тему ментолегусов и чувствуя, что сия перспектива не вызывает у нее бурного восторга.

— Не скажите, — на редкость галантно возразил Снейп. — Я, напротив, заметил, что многие знания, доступные вам, в наше время оказались утерянными. Тот приём, с помощью которого вы избавили меня от необходимости слышать зов Темного Лорда, — он покривил губы, потирая левую руку, — вызывает восхищение, и мне было очень приятно, если бы вы поделились информацией о том, как вы это делаете. — профессор вдруг сморщился, словно во рту у него оказался лимон, — и это будет как нельзя более актуально, — сдавленно добавил он, — потому что Вольдеморт не оставляет своих попыток призвать меня!

— А он упорный господин, этот барон, — холодно заметила Ровена, уверенным жестом хирурга беря Снейпа за руку и устремляя решительный взгляд прямо ему в лицо, — видимо, вы чем-то очень ценны для него?

Валери нахмурилась, на секунду в голову закралась мысль, что зрелище алой крови профессора, обагрившей дубовые доски стола, она предпочла бы созерцанию того, как нежная, но крепкая ладонь саксонки сжимает запястье профессора. От напряжения румянец сбежал со скул Ровены, а Снейп зажмурился и стиснул зубы от ожидания небывалой боли. Спустя пару минут, в течение которых Валери с тревогой ожидала, чем все закончится, лицо саксонки, наконец, расслабилось, а тяжело вздохнувший Снейп смог выдавить из себя ответ на её вопрос:

— Нет, дело не только во мне. Просто для некоторых людей невыносима мысль о потере своей власти над кем-то…

Ровена ответила что-то, но её ответ уже не интересовал Валери. Она резко повернулась и, так никем так и не замеченная, почти бегом устремилась вверх по лестнице.


* * *

Гарри снился сон, из тех, какие мучают больных с очень высокой температурой, когда невозможно понять, где кончается бред и начинается окружающий мир. Во сне Гарри собирал паззл, и это было очень важно; от того, сойдутся ли картонные кусочки в единую осмысленную картинку, зависело всё, и Гарри очень старался. Но фрагменты головоломки словно издевались над ним, крутясь, меняя форму, цвет и структуру: то плавясь, словно были пластилиновыми, то рассыпаясь на мелкие части, как стеклянные, то утекая водой меж пальцев. Но он был упорен и внимателен, и наконец, кусочки паззла уступили, сложились в плоскость и угомонились, перестали выскальзывать из рук. Не хватало одного, центрального, и от этого вся картинка не складывалась, дробилась перед глазами, мельтеша цветными пятнами, как после заклинания Помеховой Порчи. Нужно было найти последний осколок, и после этого все станет на свои места, и всё будет хорошо. Гарри зашарил руками вокруг: куда же он запропастился? Кусочка не было. Значит, хорошо не будет уже никогда, наоборот, всё будет плохо, очень плохо…

В отчаянии он схватил каменную плиту, в которую превратился паззл — с середине зияла дыра причудливой формы; Гарри приподнял плиту повыше, чтобы бросить изо всех сил об пол, и разбить, расколоть вдребезги. Кроваво-красное садящееся солнце блеснуло прямо в глаза, ослепило на миг, а потом он увидел: недостающий фрагмент был на месте, в самом центре, он всегда был там, маленький, прозрачный и оттого невидимый, а сейчас, когда огонь заката прошёл через него, сияющий ослепительным рубиновым светом… От счастья Гарри заплакал и проснулся.

— Это же одно из сокровищ Британии! — рассматривая меч, Тео подпрыгивал на месте от возбуждения, — их всего тринадцать, и они хранятся на острове Авалоне, зачарованном самим Мерлином! Еще должны быть корзина, рог для питья, колесница, поводья, точильный камень, золотая шахматная доска, мантия…

— Но у нас их не тринадцать, Тео — а только четыре, — увещевающе сказала Гермиона, — Наверное, это не те сокровища.

— Тогда это четыре святыни древних кельтов, — легко согласился Тео. — Котел Керидвен, в котором заключена мировая мудрость…

— Чаша, а не котёл, — сварливо поправил Рон.

Гарри медленно разлепил глаза, потянулся сдёрнуть с головы повязку. В памяти всплыли слова Глора о четырех элементах, открывающих дверь между миром мёртвых и миром живых, а потом более далёкое воспоминание: разговор Валери Эвергрин с китаянкой, матерью Инь Гуй-Хань. «Если соединить Огонь, Воду, Землю, Металл и Дерево, можно связать Зло цепями Инь и Янь», — кажется, она сказала так.

— Я, по-моему, нашел ключ, — деревянным голосом произнес он, и препирающиеся Тео, Рон и Гермиона замерли и уставились на него.

— Как я мог быть таким дураком? Ведь я мог догадаться ещё вчера, после разговора с Глором! Заклинание Пяти Стихий, Гермиона, ты помнишь, в библиотеке ты нашла листок; ты взяла его оттуда?

— Да, — тихо ответила девушка, — он у меня.

— Четыре предмета — это четыре стихии! Меч — металл, Кинжал — дерево, у него рукоятка из какого-то священного Белого Ясеня…

— Не из какого-то, а из Мирового Древа, — встрял Тео, но Гарри не слушал:

— Камень — земля, Кубок — вода…

— А пятая стихия? — спросил Рон.

— Огонь? Не знаю. Глор говорил, что пятый элемент должен проявить себя, когда соединятся все четыре.

— Если это заклинание Пяти Стихий, Гарри, — рассудительно заметила Гермиона, — то ты сам говорил, это очень опасное колдовство, перед тем, как что-то делать, думаю, нужно посоветоваться с мисс Эвергрин.

— Бежим к ней! — Гарри спрыгнул с кровати и тут же повалился на пол: ноги были как ватные.

— Тебе, друг, рановато ещё бегать, — Рон подставил Гарри плечо, — погоди-ка, сейчас Джинни со Сью принесут тебе зелье от мисс Хуфльпуфф, ты хлебнешь чуток из волшебного кубка, или как его там, котла Керидвен. Может, полегчает. А вот, кстати, и они.


Автор: Просто Прохожий,
Бета-ридер: Полинка
Корректор: Мяу
Участники продолжения: Авада, Daria1214, Корделия, iSadex, Lex, Мяу

Система Orphus Если вы обнаружили ошибку или опечатку в этом тексте, выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter.


Главы параллельно публикуются на головном сайте проекта.


Пожертвования на поддержку сайта
с 07.05.2002
с 01.03.2001