Глава девятнадцатая. Ночь
Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты
И склянки с кислотой, часы хрипят и бьют —
Гигантские шаги, с которых петли сняты, —
В туманной памяти виденья оживут.
О. Мандельштам
Мир Джоан сузился до двух комнат, все мысли её крутились вокруг одного единственного человека. Будь она решительней, давно бы постаралась прояснить ситуацию, даже рискуя при этом всё испортить. Будь она более способна держать себя в руках, не думала бы об этом постоянно, одну за другой представляя воображаемые ситуации и отвергая их, как нелепые и неосуществимые.
Свои маленькие женские победы, такие, как давешний взгляд Северуса, Джоан откладывала в копилку, поближе к сердцу, чтобы в любой момент можно было достать и порадоваться. Но о возможности такой вспоминала она нечасто. Поводов для веселья было немного, и Джоан, отдававшаяся унынию так же полно, как и радости, всё чаще грустила, предоставленная своему одиночеству.
Будь она больше уверена в себе, её бы не мучили сомнения, только ли занятостью объясняется то, что Северус избегает ночевать у себя. Разговоров и общения профессор тоже избегал, но не так явно. На вопросы отвечал, но сухо. По своей инициативе объяснил, почему Джоан должна задержаться в Хогвартсе на неопределённое время. Уступив просьбе, рассказал про Малфоя и про эликсир, ради которого вместо мисс Димпл был убит какой-то старик. Пару раз, как и обещал, позанимался с Джоан зельями. Особых талантов, судя по всему, у маглы не обнаружил. И, боясь в очередной раз стать причиной его раздражения, больше настаивать на занятиях она не стала, хоть желание чему-нибудь научиться нисколько не ослабло, а, наоборот, лишь раззадорилось после первых опытов.
В этот вечер Джоан легла рано, дожидаться прихода профессора не стала — была уверена, что или, как часто бывало, совсем не придёт, или придёт глубокой ночью.
Её разбудили кладбищенская тишина и сочащийся из-под двери неяркий серебряный свет. Джоан обхватила руками колени, сидя в центре огромной кровати, взгляд словно приклеился к узкой полоске серебра. Мысли в сонной голове медленно перетекали, перемешиваясь, как лапша в кастрюле. То хотелось встать и открыть дверь, то всплывали доводы «против». Сама Джоан с вялым безучастием наблюдала за борьбой разных частей своего «я».
Звон разбитого стекла. Джоан вздрогнула. Она уже начала засыпать сидя, но этот звук, вместе с тишиной в клочья разрезал и её апатию, и сон осколками обрушился куда-то прочь, освобождая сознание.
Джоан вспорхнула с постели и на цыпочках подошла к двери. Чуть приоткрыла. Заглянула в щёлку.
Северус стоял к ней спиной.
— Репаро.
Что он хочет исправить? Что разбил — жизнь свою? Иначе откуда столько боли в голосе?
Подойти, заговорить? А обрадуется? Вряд ли. Берёт с полки какую-то книгу, садится… Нет, не буду мешать.
Джоан опустилась на постель, но спугнутый сон не возвращался, видно, Морфей не хотел делить её с Северусом Снейпом. Взгляд то и дело возвращался к мягкому свету, льющемуся из-под двери. Наконец, он потух. Неизвестно почему, Джоан вздохнула свободней.
Было уже около часу ночи, когда Снейп поднялся по тайной лестнице к себе в комнату. Свечи потушены, значит, хвала Мерлину, Джоан спит.
Он бросил мантию на стул и снял сюртук. Спал он всегда в ночной рубашке до пят — ночами в Хогвартсе прохладно. Она выглядела далеко не роскошно, и сначала, когда Джоан только разместилась в соседней комнате, у него мелькнула мысль заменить старую затрапезную на новую, получше. Однако исчезла эта идея ещё скорее, чем появилась. К старой пижаме профессор давно привык. С какой стати что-то менять? К тому же, он вовсе не собирался щеголять перед Джоан в неглиже.
Профессор упал на диван, но сон не шёл. Хоть он и убеждал себя, что сожалеть — поздно, но горечь, злость и опустошение, по очереди сменяя друг друга, захлёстывали его с новой силой, не давая сосредоточиться даже на мыслях о мести.
— Люмос.
Нащупав озябшими ступнями тапочки, Снейп подошёл к бару и плеснул в стакан огневиски. Кстати, он давно не занимался с Джоан, а она не жалуется, молчит. Складка на лбу профессора сделалась глубже. Время. Его, как всегда, не хватает… Вот и с мамой… Перед внутренним взором ясно возникла голубая младенческая распашонка, реликвия одинокой, заточённой во враждебных стенах женщины. Стакан выскользнул из дрогнувших пальцев и со звоном разбился, разбросав по полу созвездие из острых осколков.
— Репаро, — стеклянные звёздочки соединились в одну прозрачную, переливающуюся звезду, которая, уплотняясь и растягиваясь, где надо, приняла форму стакана.
Профессор осветил шкаф с книгами. Где-то тут была брошюрка о магловских приборах… Поразительно: когда одна часть мозга на чём-то сосредоточена, другая, оказывается, может думать совсем о другом. Например, составлять план мести…
Через пару часов горелка для Джоан была готова. Он справился бы намного быстрее, но сперва потребовалось разобраться с принципом работы магловских устройств.
Готово. Кнопки, колёсико с делениями, регулирующее температуру, — всё, как у маглов, только основа действия — магия. Теперь Джоан сможет заниматься зельями самостоятельно. Надо будет принести для неё прямо сюда, в комнаты, котёл и запас составляющих для простейших зелий, а то она со скуки, и впрямь, в Глазго или ещё куда-нибудь соберётся…
Снейп потушил свет и лёг на диван. Усталость сразу же взяла своё, и профессор провалился в сон.
Сначала ему снилась мать. Она сидела на нагретом солнцем камне и, щурясь от бликов, смотрела на водную рябь. Северус поплыл к берегу. Вода была холодная и какая-то неправдоподобно плотная и тяжёлая, будто ртуть. Он упорно грёб руками и ногами, но берег не приближался ни на йоту. Внезапно вода стала сгущаться сильнее, не желая выпускать его из своих тисков. Движения Северуса замедлились. Вода, вернее, то, во что она превратилась, начала твердеть, наподобие застывающего цемента, сковывая его и не давая пошевелиться. Северус в отчаяньи бросил взгляд на мать: она тянула к нему руки, облик её быстро менялся. Женщина на берегу сделалась выше, тоньше, смуглее, светлая длинная коса стала коротким каштановым ёжиком на макушке. Из-под чёрных ресниц испуганно смотрели тёмно-серые глаза. Вдруг в них мелькнуло недоумение, сменившееся ненавистью и презрением. «Убийца! Убийца! Убийца!..»
— Северус.
Голос Джоан выдернул профессора из плена кошмара. Он приподнялся на постели и затряс головой, прогоняя морок.
— Ты стонал во сне. Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Снейп яростно замотал головой и, осознав, что Джоан снова назвала его на «ты», скривился, как от зубной боли. Почувствовав осторожное прикосновение к волосам, отстранился и резче, чем хотел, произнёс:
— Мисс, почему вы не у себя в спальне?
Недоверчивый взгляд… И всё.
Нет, он ожидал не этой реакции. Джоан должна была обидеться и уйти. А лучше, возненавидеть. Все должны его ненавидеть и презирать, иного он не заслуживает… Ну что она стоит? И смотрит… с жалостью. Нет!
— Мисс, вы что-то здесь забыли?! Неужели непонятно, со мной всё замечательно! А если и почувствую недомогание, то обращусь к здешней медсестре мадам Помфри, а уж никак не к вам!
Джоан потупила глаза, но не ушла. Снейп ядовито прошипел:
— Теперь, когда вы удостоверились, что моей драгоценной жизни ничто не угрожает, может, всё-таки возвратитесь к себе в комнату и дадите мне хоть немного поспать?
— Конечно. Спокойной ночи, Северус, — глядя ему прямо в глаза, Джоан отвечала тихо и внятно. — Если что-нибудь будет нужно, зови. Я рядом.
Она вышла.
Оставшись один, профессор скорчился под одеялом, до боли в суставах сжимая в пальцах подушку. Словно открылась старая рана. С невыносимой болью ощутил он свою оторванность от людей. Никогда ещё одиночество так не тяготило, разве что в школе, на первом курсе.
…Яд, от которого нет противоядия, яд, причиняющий самые жестокие страдания, длящий мучения с восторгом садиста, яд вины — сколько лет можно носить его в себе? Этот яд заполонил душу, кислотой разъел всё, что ещё оставалось светлого, стал его вторым я…
Неудержимо захотелось завыть, но профессор только стиснул зубы.
Он встал и с тоской посмотрел на дверь, за которой только что исчезла Джоан.
…Как хочется вернуть её. Просто для того, чтобы почувствовать, что есть кто-то рядом, что ты не один…
…Нет. Он не позволит себе слабости.
Снейп отшвырнул злосчастную подушку и шагнул к рабочему столу. Всё равно не уснуть.
— Северус…
Он вздрогнул, но не обернулся. Тихий голос за спиной нерешительно замолчал.
— Да? — Снейп. За напряжённой интонацией затаилась надежда.
Мягкие пальцы бережно коснулись его плеча.
— Северус… Пожалуйста… Позволь мне быть с тобою… — шёпот, нет, шелест дрожащих на ветру листьев.
Он резко обернулся. Без развевающейся мантии, в ночной рубашке, это не произвело обычного эффекта. Джоан, сама в пуританской сорочке до пола, купленной профессором в магловском супермаркете, потянулась навстречу. Снейп сделал последнюю слабую попытку остановить Джоан, выставив вперёд ладони, но она поймала их, сложила вместе и прижала к губам.
— Джоан, — профессор больше не мог говорить.
— Северус, я люблю тебя. Неужели ты этого ещё не понял? Думаешь, я торчу здесь, в замке, как принцесса в заколдованной башне, из-за чокнутого Малфоя? Даже если он на самом деле такой страшный, как ты расписываешь, я могла бы купить билет на самолёт и улететь куда-нибудь в Австралию! Но я сижу, как привязанная, в двух комнатах. Попугайчикам в клетке — и то просторнее! И угадай, Северус, угадай, зачем мне всё это нужно?
— Не знаю, — привычное самообладание вновь вернулось к профессору. — И зачем же? — он приподнял бровь.
Джоан тихо рассмеялась.
— Как я люблю, когда ты язвишь.
— Правда? — Снейп, казалось, искренне удивился. — Я думал, этого никто не любит. Наверное, у вас, мисс Димпл, не всё в порядке с головой, — при этих словах Джоан счастливо улыбнулась и прижалась щекой к впалой груди профессора. — Кстати, — уголки губ его едва заметно дрогнули, — тебя никто не заставляет неотлучно находиться в комнатах. Зачем, думаешь, Дамблдор подарил тебе мантию-невидимку?
— Откуда мне знать, у меня же с головой не всё в порядке!
— Будь ты моей студенткой, обязательно снял бы с твоего факультета пятьдесят баллов за недогадливость. Лонгботтом, и тот, наверное, уже бы сообразил, что к чему.
— Значит, хогвартским факультетам несказанно повезло, что на них не учусь я, — Джоан подняла голову и заглянула профессору в глаза. — Но ты всё равно можешь снять с меня баллы, если хочешь, — она потёрлась щекой о профессорскую руку, словно кошка. — И не только баллы.
А когда он несмело обнял её, лукаво добавила:
— И, пожалуйста, не упоминай при мне всё время этого Лонгботтома, а не то я начну ревновать.
Корректор: Андрей
Бета: Ромашка,
