Глава 14. Отражение в бездне
Люди разрушают лучше, чем создают, и лучше всего создают разрушения.
Найти поляну во второй раз не составило труда, даже не смотря на то, что блуждающие огоньки больше не указывали дорогу. Мои ноги сами вынесли меня к темной пустоши в окружении молчаливой стражи деревьев. В центре поляны, как и тогда, горел костер, но людей в черных балахонах видно не было. Я удивленно огляделась по сторонам. Казалось, что лес погрузился в сон. Покой и тишина царили вокруг, а потом это молчание наполнилось звуками. Шепот, вздохи, шелест были повсюду. Из-под сени деревьев один за другим появлялись Хранители, старшие члены братства, как мне объяснил Том, их облачение было черным, в то время как все остальные носили темно-серое. Постепенно вокруг меня образовался круг безразличных фигур, отраженных в свете огня.
— Ты бросила вызов! — выдержав театральную паузу, заговорил Мэт, стоящий ближе всех ко мне. — Его приняли.
Отходя в сторону, он пропустил вперед одну из облаченных в серое фигур. Встав напротив меня, противник откинул капюшон. Лицо девушки было бледным, но излучало уверенность и призрение. Похоже, Агат заранее была убеждена в своей победе и превосходстве надо мной.
— Готова? — с надменным безразличием спросила она.
Я не доставила ей удовольствия своим ответом, лишь вытащила лежащую под подкладкой волшебную палочку.
— Тогда приступим, — самодовольно улыбаясь, последовала моему примеру она.
Не дожидаясь ответной реакции, девушка сделала пас в воздухе, на одном духу произнося знакомые мне слова.
Боль, пронзительная боль разлилась по всему сознанию, обдавая жаром и холодом одновременно. Мозг отказывался думать, а части тела отвергали приказы, посылаемые мной. Упав на колени, я изо всех сил пыталась сосредоточиться, тем временем как Агата не без удовольствия созерцала плоды своего труда. Затем она вновь подняла палочку, тихо шепча второе заклятье. Боль утихла, порождая на своем месте апатию и почти фаталистичное смирение.
— Палочка тебе больше не нужна, — звучал голос моего соперника, повелителя, а, возможно, и мой собственный. Руки же послушно выполняли приказ.
— Ну вот, даже с Майлзом, и то было сложнее! — раздался смех Агаты.
Подчинения? Сквозь прикрытые ресницы я видела глаза Тома, взгляд, проникающий насквозь. «У каждого заклинания две стороны» — напутствовал он, выводя меня из стаза. «Покорность? Это не про тебя!».
— Ко мне! — как в тот теплый сентябрьский день, я поманила палочку, будто метлу на поле для квиддича, и она послушно выполняла мою волю.
Как никогда хорошо я понимала все слова, сказанные на уроке мисс Фигг, ловя удивленный и растерянный взгляд Агаты.
— Хочешь познакомиться с демоном? — склонив на бок голову, спросила ее я.
Вопрос был риторическим, ведь стекло уже треснуло. И теперь демон рвался наружу.
В моей крови циркулировала такая мощь, что я получала почти чувственное наслаждение от нее. Палочка в руке была бесполезным придатком, сила исходила вовсе не из нее. Ее источником было то существо, которое я увидела в зеркале, Демон, сидящий во мне, творил насилие не только над несчастной жертвой, но и надо мной. Каждое мое движение и порыв были подчинены его воле, но взамен он предлагал куда большее — прекрасное и опьяняющее ощущение власти. В этот момент я стала почти богом — мне были подвластны жизнь и смерть. Чужая судьба лежала в моей ладони, и я без всякой жалости или сострадания сжимала руку. На земле в судорогах корчилась Агата, я же наблюдала за ее болью, как бы со стороны из такого места, где она не могла меня потревожить. Из глаз капали слезы, но они не принадлежали мне, как и мой язык. Еще секунда, и с губ слетели бы те слова, которые способны оборвать мучения каждого в этом мире. «Кто я?» — «Кто ты?». Эти два вопроса, слившись воедино, сбили меня с ног. Сила, не менее могущественная, нежели моя, вступила в единоборство с демоном. Эта последняя преграда привела в чувство все то, человеческое, что еще осталось во мне. Надо мной возвышался мужской силуэт и протягивал руку. Весь его образ источал беспокойство, граничащее с унизительным сочувствием. Я схватила предложенную ладонь, с какой-то дьявольской ожесточенностью, пытаясь, если не встать, то утянуть за собой в грязь. Но облученный в балахон хранитель в одном порыве поднял меня на ноги. Сближение и успокаивающая власть, струившиеся от моего оппонента, на время подавили злобу. Как пристыженной девчонке, мне было безумно стыдно смотреть в его глаза, а тихий голос острее ножа резал изнутри:
— С этим пора заканчивать, — без всяких вступлений произнес Том.
Отшатнувшись от этих слов, как от чего-то мерзкого, я шагнула по направлению к Агате. В испуге девушка постаралась подняться, но, не сумев, отчаянно забилась руками и ногами, будто рыба, пытающаяся передвигаться по суше.
— Не бойся, я не убью тебя! — моя рука прошлась по ее волосам, а лицо придвинулось так близко, что губы почти касались уха. — Ты сама выберешь кару, достойную убийц.
Выпрямившись, я развернулась и почти бегом кинулась в сторону Хогвартса, стараясь не оборачиваться, а главное не думать. Демон больше не был властен надо мной, но я понимала, что пробудила то, чем никогда не смогу управлять. И сегодня я была всего лишь в шаге от грани, перейдя которую никогда бы не вернулась назад. Легким не хватало воздуха, задыхаясь, я облокотилась всем телом о ближайший ствол, а за моей спиной были слышны шаги.
— Не надо, — выставив вперед руку, я опередила его движение.
— Ты должна это все забыть! — невозмутимо начал Том.
— Не трать слов, я знаю, что ты скажешь: это была не я, я не могла себя контролировать. Но это не так. Демон не делал ничего, чего бы ни захотела я. И мне придется с этим жить. В конечном счете, на кого мне сетовать? Я понимала, на что иду.
— Думаю, тогда тебя не нужно успокаивать? Ты сильная, ты справишься.
Слушая его слова, я поймала себя на мысли, что Том говорит об этом так, будто речь идет о его личном опыте.
Волосатая лапа потянулась к моей мантии из котла, за что получила по пальцам огромным литым половником, которым я ловко орудовала, еще раз перечитывая рецепт.
— Если это зелье, то тебе еще понадобиться его укрощать! — хмыкнула медвежья голова, как всегда неожиданно оказавшаяся сзади.
— Нет, это не зелье! — отрицательно помотала головой я.
— Позволь угадать. Ты выводишь Цербера в пробирке?
— Еще чего! Хотя, в одном ты прав: с шерстью я перестаралась. Думала, что если положу больше, то он будет мягче относиться к шерстяным изделиям.
Рука опять потянулась к моей мантии, но на этот раз, почувствовав приближение половника, сама, обижено ворча, скрылась в котле.
— На твоем месте я бы купил все моющие средства, включая порошок в Хогсмиде, что-что, а отбеливатель варить ты не умеешь.
— Знаю, но у меня абсолютно нет времени на походы в деревню! — пожала плечами я, пытаясь закрыть сопротивляющееся варево огромной чугунной крышкой. — Надо закончить до того, как начнут тушить свечи, а я понятия не имею, в чем ошиблась!
— Возможно в том, что использовала для этих целей кабинет зельеварения? — раздался за спиной знакомый голос мадам Истель.
Ну вот, застукана на месте преступления! В какой раз за этот год я порадовалась, что не отношусь ни к одному из колледжей, с которых можно снять баллы.
— Простите. — Виновато уставившись в пол, попросила я.
— Ну что я могу сказать, делать что-то лучше, чем ничего. Практика — это всегда практика, — больше не в силах сдерживать смех, фыркнула профессор. — Правда, я смотрю, у вас не особо получается. И вам и впрямь понадобится хлыст дрессировщика, чтобы украшать ваш стиральный порошок во время стирки.
— Значит, вы не сердитесь? — с надеждой задала я наивный вопрос.
— И да и нет. С одной стороны я не сержусь за то, что вы использовали школьное оборудование для своих целей, но с другой стороны я в бешенстве от того, что вам не удалось такое простое заклинание! Вам должно быть стыдно!
Я уже было хотела признаться, что мне действительно очень стыдно, как крышка котла слетела с петель, на которых крепилась, и с гулким грохотом покатилась по полу. Я же почувствовала, как мои ноги отрываются от земли, а мантия становиться заложницей вконец взбесившегося зелья. Искать волшебную палочку не было времени и возможности, оставалось надеяться, что я все же верно рассчитала пропорции и в намерения варева входит лишь стирка, а не пожирание людей заживо.
— Ла Чаудиэре! — услышала я властный голос мадам Истель, как раз перед тем, как меня окунули в котел.
— С тобой все в порядке? — обеспокоено поинтересовалась преподавательница, помогая мне выбраться наружу.
— Все хорошо! — кивнула я, пытаясь выжать свою позеленевшую мантию.
— Там в подсобке есть сухая одежда, иди и переоденься, пока не простыла. И на будущее лучше покупай, а не готовь моющие средства к весенней уборке.
Раздался громкий, похожий на рык, утробный медвежий смех. Я же, краснея до кончиков своих, теперь таких же зеленых, как мантия, волос, поспешила закрыть за собой дверь в подсобку.
Переодеваясь, я слышала отдаленный шум уборки за дверью и то, как жалостливо бурчит мой отбеливатель в попытках убежать от палочки мадам Истель, но когда я вышла, кабинет оказался пуст.
— А где профессор? — спросила я, поворачиваясь к задремавшему в углу чучелу.
— Кажется, ушла. — Пробубнила сквозь сон медвежья голова.
Стараясь не мешать его сну, я тихо собрала учебники и уже собиралась закрыть за собой дверь, когда заметила матовый блеск на столе. Толстый учебник и пергаменты вылетели из моих рук, словно по волшебству.
— Ну что еще? — недовольно поинтересовалась половина животного, зычно зевая.
— Паскаль, это очень важно, поэтому несколько раз подумай, прежде чем ответить! Мадам Истель носит очки?
— А чего тут думать? Тоже мне важность, да она носит очки!
— В какую сторону, ты сказал, она пошла?
— Я лично ничего не говорил, но, если тебе интересно, она ушла по нижнему коридору в сторону библиотеки. — Рыкнуло чучело. — А теперь дай мне поспать, если я буду не выспавшимся, то запросто могу загрызть кого-нибудь из первого…
Окончание фразы я не расслышала, так как спешила по петляющему нижнему коридору. Надежды на то, что я догоню учительницу зельеварения, практически не было, но уже за первым поворотом я увидела ее силуэт на фоне витражного окна. Первым моим порывом было окликнуть ее. Но потом я остановилась. Не могу же я прямо так спросить: не прячет ли она в их фамильном доме мантию — плащ, в которой уже почти год преследует меня по замку? Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как, обдумывая более тактичный вариант вопроса, продолжать следовать за ней.
Мантия развивалась, тихо шелестя, в то время, как ее хозяйка ускоряла шаг, а я изо всех сил старалась не отставать от нее. Впереди забрезжил свет, коридор же раздвоился, уходя одним своим концом в сторону библиотеки, а другим к лестнице на чердачные этажи. Замерив перед развилкой, фигура раздумывала, куда ей двинуться дальше, а уже в следующий момент раздвоилась. От неожиданности я протерла глаза, но это был не обман зрения. Одна часть мисс Фигг заспешила в сторону темного подвала другая к лестнице наверх.
— Что за черт? — удивленно прикусила язык я. — И куда же теперь?
Беспомощно моргая, я наблюдала за двумя удаляющимися учительницами. «Ладно, понадеемся на удачу», — решила я, кидаясь вдогонку профессорше, ускользающей по лестнице наверх. Серпантин ступенек — все, что я видела следующие пять минут, медленно начинающих превращаться в бесконечность. Я уже почти запыхалась, когда наконец таки заметила, что стою не перед очередным возвышением, а в дверном проеме какого-то этажа. Дальше ступенек не было, как, в общем, и всего остального. Куда бы ни следовала одна половинка Истель Фигг, ей определенно удалось пройти туда сквозь стену, так как этот проход был давно замурован. Ощупав поверхность, я не нашла признаков, указывающих на тайный проход. Теперь мне ничего не осталась, кроме как вернуться назад, раздумывая, — «как могла раздвоиться мадам Истель, а главное, куда делась ее вторая часть?»
Все уже ели, когда я осторожно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, заняла свободное место за столом Хлаффлапафа. Кушать особенно не хотелось, что со мной бывало не так часто. Рука бездумно водила ложкой в весьма аппетитном на вид супе, пока мое внимание не привлекло волнение, царившее за преподавательским столом. Лица учителей казались бледными и измученными, а профессор Диппет был и вовсе похож на восковую маску, безмолвно взирая на все со стороны. Учителя продолжали оживленно переговариваться, когда у мисс Пибод началась истерика, и все кинулись ее успокаивать, а взгляды учеников моментально переключилась с еды на то, что происходит за столом в центре зала.
— Я должен сделать объявление! — прокашлявшись, встал со своего места директор. — Скрывать все равно бесполезно, вы и так узнаете это из завтрашних газет. Альбус, проводите мисс Пибод в учительское крыло, пока положение не ухудшилось, — многозначительно подчеркивая последние слова, распорядился профессор Диппет.
Согласно кивнув, преподаватель преобразования, ласково уговаривая, помог подняться горько всхлипывающей женщине. Когда они достигли двери, директор продолжил:
— Сегодня произошло нечто ужасное. При не выясненных обстоятельствах погибла одна из наших учениц, ее друг, бывший с ней, находится без сознания. Мы пока точно не знаем, что с ними случилось, наш лесничий нашел их на берегу. Похоже, Эван пытался спасти Агату, но не смог, и она утонула, его же состояние сейчас не вызывает опасений. Он лежит в лазарете, и мы надеемся, что скоро очнется. Если кто-либо из вас знает причину или был свидетелем обстоятельств, при которых ребята оказались в воде, прошу, сообщите мне, или кому-то из учителей. Обещаю, что никто не будет наказан, даже если находился у озера в то время, когда должен был быть на занятиях.
С видом человека выполнившего долг директор направился к выходу из зала, в котором царила гробовая тишина. Такое впечатление, что ребята боялись даже вдохнуть во всепоглощающем непонимании того, что произошло. Единственный шорох, оглушительно звонко пронзающий немой воздух, был звук моей ложки, которую я была не способна удержать в дрожащих руках.
Сердце, оно постоянно болело, не переставая напоминать мне о том, что я натворила. Я не могла больше спать. По ночам мне виделась Агата, и я просыпалась в холодном поту так и не в силах посмотреть ей в глаза. А самое страшное, что все это мне приходилось держать в себе. Даже Тому, единственному человеку, с которым я могла бы поговорить, мне не удалось заставить себя раскрыть тайну тех нескольких слов, прошептанных на ухо Агате тогда. Чем дольше это продолжалось, тем большее отчаяние охватывало меня. Я начинала медленно сходить с ума. Сердце… это глупое сердце, не давало мне покоя… как бы было легче без него…
Каждое утро я встречала, смотря в сторону озера. Теперь собственное отражение вызвало во мне не проста страх, а панический ужас. Казалось, замок только и повторял: Агата, Эван. Во всех взглядах, мимолетно касающихся меня, я видела упрек. Безмолвный, горестный упрек обвинения. Это стало наваждением. Садясь за стол, я знала, что не имею права есть, пить, порой мне казалось, что и дышать я тоже не имею права. Прошло три дня, а по моим подсчетам прошла вечность. Это тяжело, ненавидеть себя каждую минуту существования. Если бы я сказала, что у меня больше нет сил, то обманула бы, просто я больше не хотела… Ничего не хотела… это ужасно, заставлять себя жить! Не знаю, почему она сделала это, толи из страха передо мной, толи демон во мне мог принудить сделать и нечто подобное. Меня стала посещать мысль — что, если я потеряю контроль и выпущу все это наружу? Чувство вины, осознание собственной опасности для окружающих творили со мной загадочные вещи.
Однажды я просто очнулась на крыше, не помня, как сюда пришла, но отчетливо осознавая, что собираюсь сделать. Это было величайшее облегчение, и даже некий акт доброй воли. Апатия перед будущим, как теплое одеяло окутала меня.
— Я знал, что ты попытаешься это сделать! — голос Тома больно ударил в спину.
— Ты следил за мной! — констатировала я
— В этом не было необходимости.
— Не думала, что настолько близка тебе!
— Ты даже не представляешь, насколько! — он по-прежнему стоял в отдалении, даже не делая попыток приблизиться. — Но этим ничего не добиться.
— Откуда тебе знать, чего я хочу добиться? — выцветшим голосом поинтересовалась я.
— Забвения. Однажды я пытался, а потом понял что это бессмысленно. Ты станешь приведением, и это будет терзать тебя весь остаток существования.
— Трещины… знаю, — в голове всплыл рассказ Весепи о витражах. — Но это ничего не меняет. Отняв жизнь у человека, я перестала быть достойной ее. — Прошептала я отходя от края.
— Но ты не отнимала, они сами…
— Откуда ты знаешь? Ведь ты не слышал тех слов, которые решили судьбу Агаты, а их произнес именно мои язык! — бросив это, как обвинение, я повернулась и заспешила к другой стороне крыши.
— Куда ты? — обеспокоено спросил он, смотря мне в след.
— Искать иной путь! — выкрикнула я, закрывая люк.
— Не сходи с ума! — слышалось за моей спиной, а потом протяжный звук скрипящего метала — Том пытался открыть крышку.
— Я просто не могу жить! — покачала головой я, закрывая уши.
Чтобы найти книгу дементоров, не потребовалось много времени, она, как всегда подпирала книжные полки. Нет тайника надежней, чем тот, что у всех на виду. Мне нужно было лишь одно заклинание, самое последнее… Литиус Бритс… Обряд был предельно прост, для него требовалась пара свечей и нож. Рука на мгновение дрогнула, проведя по рукоятки папиного подарка — маленького перочинного лезвия.
«Я готова!», — убеждая сама себя, повторила я. И раскрыла книгу. Латынь, на которой было написано заклятье, давалась тяжело, почему-то постоянно хотелось плакать. Но постепенно слова стали выстраиваться в правильные цепочки, а язык перестал дрожать, напротив, появилось какое-то чувство покоя и уверенности. После третьей строчки надо было зажечь свечи, их свет потерялся в блеске лучей утреннего солнца. Нож уже был в руке, далее надо было надрезать палец «и лишь я зык закончит стих, сургуч и каплю крови слив, ты распрощаешься на век с биеньем сердца, человек» — гласила книга. Я же послушно следовала ее стихам, стараясь не думать о том, что будет потом. Одно я знала точно — среди дементоров не бывает приведений. Только у тех, у кого есть сердца, есть и дух. Последние слова…как трудно их произносить…
Тишина… и ничего… да и нечему было быть… я еще раз смотрела на каплю перед собой… все оказалось так просто…
Окно разлетелась на тысячи кусочков, руки Тома успели подхватить меня как раз вовремя, прежде чем я осела на пол.
— Что ты наделала?! — кричал он, тряся меня за плечи, у меня же не было сил ему отвечать…
Я ничего не сделала, потому как мне не с чем было что-то делать…
Книга в его руках и его глаза, бегающие по странице…
— Зачем? — прошептал он, и выбежал из комнаты.
Я не помню, сколько лежала там, пока дверь в спальню не распахнулась и вслед за Томом в комнату влетел Дамблдор.
— Где та страница? — спросил он, смотря на меня, но я все еще не могла говорить, язык отказывался подчиняться мне.
— Вот, — Том сунул ему книгу, и вновь сел рядом, пытаясь приподнять мое совсем безвольное тело.
Спустя секунду Дамблдор в гневе отшвырнул книгу.
— Ее еще можно спасти?! — я почти отчетливо слышала в голосе Тома отчаяние.
— Она не умрет, если ты об этом. — Ответил он, садясь на корточки передо мной. — Я бы назвал ее состояние сильнейшим шоком, но это прейдет… Не знаю, каким образом в руки Титучи попала злосчастная книга, но это не должно было произойти.
— Помогите мне перенести ее, — попросил Том, который, судя по всему, услышал из всего монолога только первую часть.
— Конечно, — кивнул профессор, перенося меня вместе на кровать. — Ты вовремя меня позвал!
Том и преподаватель преобразования просидели у моей постели всю ночь. Я все слышала и видела, но не могла ни двигаться, ни думать. Меня будто парализовало. Лишь к следующему утру в тело стало возвращаться сознание. Пробуждение к реальности было болезненным и напоминало выход из простудного состояния, все суставы ныли, а язык все так же с трудом поворачивался.
— Ты проснулась! — радостно отметил Дамблдор, садясь на край постели, тем временем как Том мирно сопел, уснув в кресле.
— Да. — Произнесла я чужим, охрипшим голосом.
— Я решил не вести тебя к медсестре, к тому же ты и сама вряд ли захочешь, чтобы кто-нибудь узнал об этом.
— Вы правы, я не хочу, но думаю, вы не хотите этого гораздо больше. Ведь вы были в курсе?
— В курсе чего? — его глаза излучали доброту и жалость.
— Того, что у меня нет сердца.
— Я не был уверен в этом до конца, — покачал головой он. — Хотя я и подозревал, что такое может быть. Ты ведь уже успела прочитать эту книгу? — Поинтересовался профессор,смотря в сторону все также лежащего на полу фолианта.
— Да.
— Тогда ты знаешь, кто такие дементоры и как они появились на свет.
— Вы об обряде? «Слезе дементора»?
— Именно. Как болезнь он давал, одно из двух осложнений — люди сходили с ума, а если они были достаточно сильны, чтобы не поддаться безумию, но все же слабы, чтобы начинать жизнь каждый день с нуля, то превращались в странных существ, питающихся чужими эмоциями и памятью. Этот обряд был запрещен, но последний раз его провели здесь в Хогвартсе.
— Седрик Гриффиндор. — кивнула я.
— Нет, — покачал головой Дамблдор. — Это было гораздо позже. В 1918 году.
— Год на коробке из архива… Тогда мои родители еще учились в Хогвартсе?
— Да, мы были молоды и не понимали, что творим. С нами учился еще один молодой человек, выдающийся и многообещающий волшебник. Он все схватывал на лету, и ему показалось мало тех способностей, что у него были от природы. Как-то его сестра нашла книгу. Ту самую, что читала ты и он загорелся идеей добиться большего, чем может.
— Он прошел обряд?
— Да, и мы помогли ему в этом.
— Вы?
— Я, Джи — твой отец, Хана — твоя мать и сестра Герольда, так звали того юношу.
— Но зачем?
— Я и твой отец, потому что были его друзьями, Арабелла, так как не могла ни в чем отказать брату, а твоя мать…
— Потому что любила его, закончила я фразу.
— Да.
— Что с ним случилась потом? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Сначало все было хорошо, а потом.… Думаю, ты встречалась с ним, у тебя на шее последняя слеза Герольда, — нахмурив брови, продолжил Дамблдор. — Твои отец и мать не хотели, чтобы ты знала, но уже поздно что-либо сделать… Ты дочь Герольда и Ханы… Дочь дементора, именно поэтому у тебя нет сердца.
